Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

от Карлайла и рыскали по виргинской глубинке от Потомака до Северной Каролины. Повсюду в этом недавно вновь захваченном регионе царило смятение. Полковник Буке, пытавшийся в Карлайле организовать колонну помощи для Питтсбурга, сообщал о «всеобщей панике» в окрестностях, несмотря на присутствие своих регулярных войск. В Нью-Йорке сэр Джеффри Амхерст, сопротивляясь мысли о том, что все могло пойти так плохо, только начинал понимать, что происходит[709].

Главнокомандующий впервые узнал о проблемах с индейцами, когда депеши, отправленные Экюйе и Буке в конце мая, достигли Нью-Йорка 6 июня. В ответ он приказал ротам легкой пехоты из 17-го, 42-го и 77-го полков — подразделений, расквартированных недалеко от его штаба и все еще восстанавливавшихся после малярийного опустошения в Гаване, — приготовиться к походу в Пенсильванию. По причинам как психологического, так и практического характера он не мог сделать больше. Озадаченный желанием вернуться в Англию (где, как он недавно узнал, рассудок его жены угасал), Амхерст не хотел думать, что что-то может задержать его в Америке; к тому же его силы были настолько истощены кубинской кампанией, что у него просто не было резервов, которые можно было бы задействовать. Когда в середине июня Амхерст получил первые проверенные сведения об осаде Детройта, он приказал своему адъютанту капитану Джеймсу Дейлилу отправиться из Олбани в Ниагару, собрать по пути подкрепления и, если ситуация того потребует, дойти с ними до Детройта. Но ни одно донесение не убедило Амхерста в том, что его командиры потеряли контроль над внутренними районами, до 21 июня, когда пришло письмо, написанное майором Гладвином почти шестью неделями ранее. Тем не менее, главнокомандующему потребовалась еще неделя, чтобы сообщить секретарю Юга о последних событиях, вероятно, потому, что ему было «трудно… объяснить причины, которые могли побудить этих варваров к такой вероломной попытке». Будь то отказ от алкоголя в рамках его политики реформ («они притворялись, что очень недовольны тем, что не получают ром») или какая-то более существенная причина, Амхерст мог только заключить, что восстание стало результатом заговора — несомненно, затеянного французами[710].

Недоумение по поводу успехов индейцев в захвате фортов и разгроме отрядов красных мундиров, задержка с пониманием происходящего, неспособность восстановить порядок, когда масштабы восстания стали очевидны, — все эти факторы теперь способствовали развитию необычайной кровожадности среди британских командиров. Буке, все еще пытаясь организовать колонну помощи, чтобы направить ее в Питтсбург, писал Амхерсту из Ланкастера, что надеется «изгнать эту гадину из страны, которую они потеряли, а вместе с ней и все права человечества». Амхерст, еще не зная, что Экуйе уже воплотил эту теорию в жизнь, ответил, что, когда Буке достигнет долины, он должен попытаться распространить болезнь среди индейцев, передавая им зараженные оспой одеяла. «Мы должны, — писал он, — использовать все возможные хитрости, чтобы сократить их численность». Гладвину и другим офицерам он отдал приказ «немедленно предать смерти всех взятых в плен индейцев, поскольку их истребление — единственная гарантия нашей будущей безопасности, а их недавние вероломные действия не заслуживают лучшего обращения с ними от наших рук»[711].

Конечно, это был не первый случай, когда британские офицеры отдавали приказы о применении крайних мер в отношении врагов-индейцев: Амхерст разрешил убивать пленных индейцев в Луисбурге в 1758 году, а Вулф распространил эту политику на канадцев, переодетых в индейцев, во время экспедиции в Квебек в 1759 году. Даже глубоко профессиональные европейские офицеры могли рационализировать такую политику, считая ее не нарушением цивилизованного поведения, поскольку индейцы обычно убивали своих пленников. Однако санкционирование «истребления» вражеского населения путем распространения среди него оспы не имело прецедента. То, что Амхерст и его сослуживцы считали индейцев не совсем людьми, может объяснить их готовность к подобным мерам; но только подавляющее чувство бессилия регулярных войск может полностью объяснить их.

Какими бы ужасными они ни были, приказы Амхерста не столько приводили к геноциду, сколько отражали геноцидные фантазии его самого и его коллег; ведь на самом деле он или любой другой британский офицер в Америке ничего не мог сделать, чтобы переломить ход военных успехов индейцев. Как хорошо знал Амхерст, меры, которые он мог предпринять, — обращение к провинциям за ополченцами или призыв инвалидов из гаванских полков для замены солдат в гарнизонах, освобождение здоровых мужчин для помощи форту Питт или Детройт — были лишь временными мерами, и в лучшем случае они могли выиграть время. Поскольку Амхерст знал, что не стоит ожидать подкреплений из Британии, он понимал, что сможет восстановить порядок на западе только с помощью провинциальных войск. Это означало, что нужно ждать, пока губернаторы соберут свои ассамблеи, и (что еще хуже) ждать, пока их представители утолят жажду дебатов; это означало, что в реальности никакие экспедиции не могут быть предприняты до лета 1764 года. Таким образом, пока Амхерст ждал сообщений из Детройта и Питтсбурга и еще до того, как он написал губернаторам письмо с извещением о своих потребностях в войсках, он начал планировать кампанию на следующий год. В процессе он оставил позади истерию июня и июля. Но восстановление самообладания не позволило ему осознать, а тем более исправить условия, породившие войну. Более того, если его план полагался на военные средства для восстановления стабильных англо-индийских отношений, то он лишь отсрочил бы возвращение мира[712].

Амхерст считал, что мир должен быть восстановлен силой оружия, а не путем переговоров. Как он объяснил сэру Уильяму Джонсону, он был

намерен провести [подавление восстания] таким образом, чтобы вся раса индейцев, имеющая какие-либо связи с англичанами, увидела глупость и безумие, а также неблагодарность в противостоянии с народом, от которого они получили столько благ, и чья сила такова, что может за очень короткое время заставить дикарей почувствовать крайнюю нужду и сделать их притворную важность очень малоэффективной…

… Поэтому их наказание должно предшествовать обращению с ними, а когда это произойдет, все, чего они могут ожидать, — это прощения и открытия для них торговли по надлежащим правилам. Что же касается подарков, то ожидать их было бы, конечно, высшей самонадеянностью. Справедливость они получат, но не более; ибо мы никогда не сможем рассматривать их как народ, которому мы должны воздать должное; и было бы безумием в высшей степени, когда-либо оказывать благосклонность расе, которая так вероломно, без всякой провокации с нашей стороны, напала на наши посты и убила наши гарнизоны. Подарки следует дарить только тем, кто остается нашим твердым другом[713].

Амхерст верил, что, невзирая на потери, его отряды неизбежно победят индейцев. Из войны