В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

– Куда ее, товарищ полковник? – Растерянность не покидала связного.

– Оставь себе на память, как сувенир, – пошутил комдив. – Вчера она была на ноге бойца Иванова, а сегодня ночью удостоена чести венчать чело полковника добровольческого французского легиона. – Комдив не знал, что пленник свободно говорит по-русски. А когда Казаринов сказал ему об этом, он даже почувствовал неловкость. И поэтому, осветив лицо полковника фонариком, сказал: – Привыкайте, полковник, к шуткам победителей. На вашем лице была новенькая обмотка.

Пленный опустил голову и ничего не ответил. Нижнее веко его левого глаза дергалось в нервном тике.

– Вы приехали на своей лошади, полковник? – спросил комдив, желая удостовериться, что пленный действительно говорит по-русски.

– На своей, господин полковник, – осевшим голосом ответил пленный.

– На какой?

Пленный положил руку на круп серого жеребца, который от этого прикосновения почему-то вздрогнул.

– Откуда у вас этот красавец?

– Я получил эту лошадь в Кракове, где нас обмундировывали и вооружали.

– А она ведь наша… С орловского конезавода.

В эмку, прибывшую вместе с бронетранспортером и бойцами, сели комдив, его адъютант и ординарец. Пленного посадили между адъютантом и ординарцем. В последний момент комдив, словно забыв что-то, вышел из машины, зачем-то снял шапку, вытер с высокого лысеющего лба пот и крепко пожал руки Казаринову и его разведчикам:

– Спасибо!.. Земное вам спасибо!..

Вакуленко глубоким вздохом набрал полную грудь воздуха, чтобы выпалить уставное «Служу Советскому Союзу!», но комдив жестом остановил его.

– Потом… Это потом!.. Немного позже, когда под знаменем дивизии получите ордена… Слова эти произнесете не только передо мной, но и перед командармом, задание которого вы выполнили блестяще.

Казаринов и его разведчики стояли молча во дворе крестьянского дома до тех пор, пока эмка и сопровождающий ее бронетранспортер с бойцами не скрылись в густой пелене поднимающейся поземки.

Начальник штаба полка майор Казаков, который вел корректировку артогня, прикрывая выход группы Казаринова с территории, занятой французами, подъехал к командному пункту комдива, когда расседланных лошадей разведчики поставили под навес и связист насыпал прямо к их ногам, на заледенелый наст, по кучке овса.

– Послушай, лейтенант! Ты что – заговоренный? Как решился на такое? Я все видел своими глазами, видел из бинокля!.. Кто он – офицер?..

– Полковник.

– Строевой или штабист?

– Вот этого не знаю, товарищ майор. Некогда было допрашивать, да и не мое это дело. Я выполнял задание командарма: притащить офицера.

– Француз?

– Француз. Но может свободно в нашей сельской школе преподавать русский язык.

– Он у комдива? – Майор уже хотел метнуться в сени дома, но Григорий его остановил.

– Его уже увезли к командарму. Только сейчас.

– А где Иванников и остальные? Живы, не ранены?

– Иванников со своей группой волочет штабного майора. Они идут той дорогой, по которой мы ползли в Выглядовку. Думаю, у них все получится так, как мы рассчитали.

– Лихо, лихо!.. – прищелкнул языком майор. Уж он-то знал, что для прорыва линии фронта с «языком» под носом вооруженного боевого охранения, да еще на лошадях противника, одной дерзости и лихой отваги мало. Основное в прорыве решила заранее обговоренная и четко проведенная поддержка заградительным артогнем.

Майора залихорадило, когда после вспышек красной и вслед за ней зеленой ракет, полетевших под наклоном в глубину дислокации противника, он увидел на дороге трех всадников и в одном из них в бинокль увидел офицера без маскхалата. Он сердцем почуял, что это разведгруппа Казаринова. «Но откуда лошади?! Откуда?!» Догадка и обнадеживала, и пугала. А когда майор, корректируя огонь артбатареи, по вторичному сигналу красной и зеленой ракет перенес огневой заслон между дорогой и блиндажом, со стороны которого полоснули огневые молнии трассирующих пуль в сторону всадников, он был уже почти уверен, что это прорываются мимо вражеского заслона наши разведчики. И не пожалел огня. Держа в левой руке бинокль, а в правой телефонную трубку, он, припав на колени, охрипшим голосом посылал с колокольни на артбатарею команды до тех пор, пока не увидел снова, теперь уже на нейтральной полосе, трех скачущих бешеным галопом всадников. Огонь продолжался до тех пор, пока майор не увидел, как блеснули фары бронетранспортера, вышедшего на дорогу.

Только теперь майор вспомнил о лошадях.

– Ну а лошади? Где они?

– Под навесом, жуют свои честно заработанные порции овса.

– Покажи!

Следом за Григорием майор зашел под огороженный с трех сторон саманными стенами навес. Все командиры в полку знали, что две недели назад у начальника штаба чуть ли не из-под носа увели его знаменитую рыжую кобылку-иноходку Пику, которая верой и правдой служила ему более четырех лет на Дальнем Востоке. Высокая, тонконогая с по-лебединому круто поставленной шеей и маленькой головкой, отмеченной на лбу белой звездочкой, Пика вызывала тайную зависть средних командиров полка, кому по штату были положены лошади. Останавливала она на себе взгляды и старших командиров дивизии. А белые «носочки» на передних ногах Пики делали ее настолько похожей на лошадь наркома Ворошилова, что частенько майор слышал по своему адресу шутки-подначки, вроде той, какую он однажды услышал от заместителя командира дивизии:

– Майор, уж не увел ли ты лошадку у наркома? Ты хотя бы белые носочки и звездочку на лбу покрасил рыжей красочкой. А то, чего доброго, беду наживешь.

А в первых числах нюня, за две недели до начала войны, этот заместитель командира дивизии, увидев майора на рубке лозы, с ходу предложил ему поменяться лошадьми, на что майор, видя, как загорелись глаза старшего начальника, вроде бы и шутливым тоном, но в то же время вполне серьезно ответил:

– Товарищ полковник, свою лошадь, как и жену, кавалерист не меняет, это делают только цыгане.

И вот теперь Пики нет. Неделю назад майор приехал по срочному вызову комдива на его КП вместе с коноводом, пробыл у Полосухина не больше получаса, а когда вышел – у коновязи не оказалось ни Пики, ни лошади коновода. Майор подумал, что коновод поставил лошадей где-нибудь в затишке, а сам пошел погреться в соседнюю избу. Но напрасно так подумал майор о своем коноводе. Войдя в соседнюю избу, он увидел, что тот уже ухитрился «дать храповицкого» на только что истопленной русской печи. Растолкав коновода и сдерживаясь, чтобы не сорваться и не накричать на глазах хозяев дома на подчиненного ему бойца, майор спросил:

– Где лошади?

– Как – где? Там, у коновязи…

Когда вышли на улицу, у коновода от страха и волнения зуб на зуб не попадал: во дворе дома, где размещался КП комдива, лошадей не было.