На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк - Александр Александрович Карский

С 26 мая штаб полка обосновался в д. Футоры, северо-восточнее м. Олешице. Сюда пришло известие, что полковник Д. И. Ромейко-Гурко за отличие в делах против неприятеля произведен в генерал-майоры со старшинством с 25 февраля (ВП от 25 мая 1915 г.). И буквально через три дня (ВП от 28 мая) выяснилось, что он отчисляется от занимаемой должности и назначается в резерв чинов при управлении дежурного генерала штаба 6-й армии. Тем же приказом командиром 18-го гусарского Нежинского полка назначался полковник А. А. Богородский, до того командовавший 10-м гусарским Ингерманландским полком. Пока новый командир не прибыл, должность продолжал исполнять полковник М. Е. Аленич.

В конце месяца 1-я бригада 16-й кавалерийской дивизии маневрировала в районе Любачева. 31 мая оба гусарских полка, 17-й Черниговский и 18-й Нежинский, вновь оказалась в д. Сопле. Сюда прибыл командир бригады генерал-майор П. И. Суковкин, принявший командование над боевым участком. В 5 часов утра германцы открыли артиллерийский огонь по позиции. Разъезды доложили о приближении густых цепей неприятеля. По атакующим был открыт пулеметный и ружейный огонь. Цепи противника залегли во ржи, но затем одно подразделение стало обходить нашу позицию с правого фланга. Ввиду начавшегося отступления пехоты пришлось отойти и гусарам.

Следующую позицию оба полка заняли в 7 часов утра 2 июня у д. Борхов (Борхув), по ручью Пржерва. После полудня Черниговский полк был отозван в д. Масланков (Масланкув), где спешился в резервной колонне. Около 7 часов вечера послышались крики: «Кавалерия, неприятельская кавалерия!!». Три эскадрона Черниговцев вскочили в седла и, со штандартом в 4-м эскадроне, немедленно выдвинулись за околицу. Однако никакой вражеской кавалерии, как и в предыдущие дни, не наблюдалось. Выйдя на гребень, временно командующий полком полковник Д. И. Калинин увидел, что от м. Олешице поспешно отступает наша пехота, энергично преследуемая немцами. Для поддержания духа пехоты и с целью ее повернуть он приказал 4-му эскадрону рассыпаться и двигаться навстречу бегущим. Гусары настолько истосковались по атакам, что, миновав отступавших, пошли лавой на германскую пехоту. Сзади, немного отстав, мчались еще два эскадрона Черниговцев – 1-й и 3-й. А справа присоединился эскадрон Кинбургских драгун, которым тоже, видимо, надоело нудное позорное отступление. Сметя передовые цепи, эскадроны преодолели мелкий ручей Пржерва и, неожиданно влетев в Олешице, врубились в гущу пехоты. Как выяснилось впоследствии, это был 91-й пехотный Ольденбургский полк, отличившийся еще в 1914 году под Льежем и на реках Самбра, Марна и Эн. Однако яростный налёт, проведенный вопреки всем правилам военного искусства, вверг привыкших наступать пруссаков в панику, они стали бросать оружие и разбегаться. За несколько минут большая часть полка была изрублена… Тем временем 6-й эскадрон Черниговцев, увидев, что товарищи атакуют, тоже устремился вперед – прямо на германскую пехоту с четырмя пулеметами. Кроме того, по эскадрону дала залп и полевая батарея. Но уже ничто не могло остановить всадников. Неся большие потери от ружейного и пулеметного огня, эскадрон всё увеличивал аллюр и продолжал нестись на врага неудержимой лавиной. Он все-таки дорвался до неприятельских окопов и принялся рубить ошеломленную пехоту. Тут подоспела ободренные кавалерией наши солдаты – и довершили дело.

По итогам этой стихийной атаки у Черниговцев ранеными оказались два поручика, а из нижних чинов – 38 убитых и 37 раненых. Поскольку на фоне изнуряющего беспрестанного отступления этот эпизод сверкнул молнией, о нем заговорили и на самом верху. Многие офицеры, унтер-офицеры и рядовые гусары были награждены. Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич в специальной телеграмме на имя нового командующего 3-й армией генерала от инфантерии Л. В. Леша выразил «глубокую благодарность частям под начальством генерала Володченко, проявившим геройскую лихость при атаке 91-го германского пехотного полка».

Однако случай этот показывает, что использование кавалерии против пулеметчиков приводило к удручающе большим потерям. В германской армии в Галиции в 1915 году конница использовалась только для разведки. При обнаружении неприятеля разъезды сразу же исчезали. В результате кавалерия сохранялась – и это берегло силы и средства. Расчетливые немцы не забывали, что обучение и содержание кавалериста обходится куда дороже, чем обычного пехотинца. В 19-й армейской дивизии, состоявшей из трех пехотных полков (одним из которых и был изрядно потрёпанный 91-й Ольденбургский), имелось всего три эскадрона Брауншвейгских гусар. Другие три эскадрона этого полка находились при 20-й армейской дивизии. Становится понятно, почему наши крупные кавалерийские соединения – бригады, дивизии и корпуса – безуспешно искали неприятельскую конницу для сражения.

В июне-июле 1915 года вооруженные силы Германии и Австро-Венгрии начали осуществлять план, выполнение которого сорвалось у них в прошлом году. Основная идея этого плана, наверно, приходила на ум любому при взгляде на политическую карту предвоенной Европы: два направленных навстречу удара – из Восточной Пруссии и Галиции – приводили к окружению военной группировки в Царстве Польском и, как следствие, к военному поражению России, к выведению ее из войны.

Оказалось, что у высшего руководства страны не было ясного понимания – как, какими силами и на каких рубежах российское воинство будет отражать глубокие прорывы неприятеля. Лихие наскоки кавалерии не могли остановить наступление модернизированной, наделенной огромной огневой мощью германской военной машины. Разведка в предвоенные годы не уловила новых тенденций в армиях потенциальных противников. Реальное перевооружение и изменение военной концепции порой подменялось чисто декоративными мероприятиями: так, постоянно подчеркивалось, что офицерство с восторгом приняло возвращение в 1907 году наименований гусарских и уланских полков, с привнесением в их форму традиционных элементов – султанов, шнуров, кистей. Всё это хорошо для парада и, возможно, поднимало настроение военных, но не увеличивало мощи армии. Всю зиму германские эшелоны подвозили к фронту снаряды и патроны, а русские – овес и сено.

Теперь, весной и в начале лета 1915 года, за несколько недель было утрачено всё, что ценой колоссальных усилий удалось завоевать в прошлом году. Вскоре после сдачи Перемышля, 9 июня, был оставлен и Львов. О настроениях кавалеристов в период отступления поведал в своих воспоминаниях наблюдательный, вдумчивый генерал А. В. Горбатов, бывший в 1915 году унтер-офицером 17-го гусарского Черниговского полка:

«…отход с Дукельского перевала в пешем строю ни в какой степени не ослабил… боевого духа войск, хотя горечь отступления все же они испытывали. Но когда началось общее отступление, когда без боя оставляли кровью завоеванные позиции и территории, тогда чувство подавленности резко проявилось, и часто можно было слышать злые