Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Маркса, описывал порой революцию как уже идущую гражданскую войну (этот сюжет рассматривается в нескольких главах этой книги). На этом основании историк И. Гетцлер характеризовал взгляды лидера большевиков на революцию как «упрощенные, ограниченные и жестокие», считая их специфической особенностью политического мышления Ленина[12]. Между тем о тесной связи революций и гражданских войн писали и представители иных политических лагерей. Н. А. Бердяев, имевший свой опыт проживания в условиях революции и гражданской войны, заявлял: «Гражданские войны во время революции являются роковой неизбежностью…»[13] Автор «Вех» вряд ли сам мог иначе относиться к феномену революции, но о связи масштабных революций и гражданских войн пишут и современные авторитетные ученые: «Любая великая революция — гражданская война»[14]. Фактически тем самым повторяется и тезис В. И. Ленина, который, как мы увидим в этой книге, неоднократно писал об этом в 1917 году, хотя и совершенно иначе, чем Бердяев, относился и к революциям, и к гражданским войнам[15]. Но не являются ли такие утверждения телеологичными? Не знаем ли мы отдельных случаев сравнительно мирных революций? Не способствует ли подобное понимание революций тому, что страх перед гражданской войной использовался и используется для блокирования революционных преобразований, а порой и всяких глубоких общественно-политических изменений, становясь препятствием для реформ? Это само по себе делает актуальным изучение политического использования страха перед гражданскими войнами, которое, как мы видим, наблюдается и по сей день.

Гражданские войны становятся глобальной проблемой, они представляют собой особый вызов для нынешнего поколения политиков и дипломатов, для спецслужб и военных, для международных гуманитарных организаций и врачей, противостоящих эпидемиям и голоду, для связанных со всеми этими группами экспертных сообществ: политологов, социологов, экономистов, юристов и — не в последнюю очередь — для историков. В настоящее время многие исследователи, представляющие разные дисциплины, обратились к изучению гражданских войн; следствием чего стало появление специальных выпусков академических периодических изданий[16], даже создание междисциплинарных научных журналов, посвященных изучению гражданских войн[17]. Возникают и соответствующие книжные серии[18]. В настоящее время под руководством профессора Роберта Герварта (Университетский колледж в Дублине) реализуется большой исследовательский проект, в центре внимания которого находятся внутренние вооруженные конфликты в Европе в период, именуемый «веком европейских гражданских войн» (1914–1949)[19]. Еще более симптоматично создание новых научных центров, посвященных исследованиям гражданских войн[20].

Вряд ли изучение такого сложного явления, как гражданские войны, будет плодотворным, если использовать какой-то один исследовательский подход. Мы же хотим посмотреть на Гражданскую войну преимущественно через призму культурной истории, учитывая результаты изучения социальной, интеллектуальной и прежде всего политической истории. Авторы настоящего исследования исходят из представления о том, что гражданским войнам предшествует упреждающая культурная легитимация насилия по отношению к противнику, к потенциальному «внутреннему врагу», что проявляется в предварительном проговаривании подобного насилия, в воображении, визуализации и риторическом оформлении грядущего насилия. Изучение культурных аспектов политических мобилизаций и иных форм подготовки гражданских войн представляет, по нашему мнению, немалый интерес. В этом отношении важны известные работы, посвященные различным аспектам политической культуры Французской революции XVIII века, которые повлияли на изучение истории революций и гражданских войн в других странах и в иные эпохи[21].

Такой подход вызывает, впрочем, возражения со стороны части «стасиологов» — социологов и политологов, сопоставляющих различные гражданские войны и революции. С. Каливас, автор одной из последних обобщающих работ, посвященных логике насилия в гражданских войнах, пишет, что теории, объясняющие насилие с помощью изучения эмоций, культуры и идеологии, неубедительны[22], он предлагает социологические объяснения процессов эскалации гражданских войн. При всей важности этого подхода представляется все же, что изучение языка политической мобилизации в качестве одного из факторов скатывания страны к гражданской войне имеет немалое значение. Показательно, что и сам Каливас, отрицая значение культурных аспектов гражданских войн, постоянно возвращается к тому, как гражданские войны проговаривались и во время конфликтов, и в воспоминаниях их участников[23].

Если же согласиться с тем, что язык и культура важны для понимания гражданских войн, то первоочередной задачей является изучение тех слов, с помощью которых современники описывали масштабные вооруженные конфликты на разных этапах их подготовки и протекания. В центре нашего исследования — политическое использование понятия гражданская война в 1917–1918 годах.

Не существует, как уже было сказано, единого определения этого термина, и мы не планируем его давать. Мы пытаемся изучить особое самосознание людей эпохи революции и гражданской войны, реконструируя те смыслы, которые они вкладывали в понятие гражданская война, и те цели, которые преследовали политические акторы, его использовавшие. Через описание различных случаев применения понятия гражданская война (а также его отрицания, табуирования) мы хотим посмотреть на процессы политической борьбы на разных уровнях; это позволит лучше понять, как, с помощью каких культурных механизмов отдельные очаги насилия превращались в большие пожары гражданской войны. Как проговаривание гражданской войны — в том числе и с помощью этого понятия — связано с эскалацией разных конфликтов и с попытками предотвращения, а затем и прекращения гражданской войны? Это самый важный вопрос, который мы задаем в этой книге.

Такая постановка вопроса имеет и некоторое отношение к дискуссии о хронологических рамках Гражданской войны на территории бывшей Российской империи: известно, что разные авторы относят ее начало к совершенно разным событиям. Одни авторы традиционно считают, что Гражданская война начинается с событий мая — июня 1918 года, другие признают главным рубежом захват власти большевиками в октябре 1917 года, а третьи полагают, что уже и период с февраля по октябрь был временем специфичной гражданской войны[24]. Так, например, с событиями Февраля 1917 года связывал начало Гражданской войны Ю. А. Поляков[25]. Дж. Смил, автор важной обобщающей работы о гражданских войнах в России, отметил, что весь период с февраля по октябрь 1917 года, в течение которого все значительные политические, военные и социальные силы все дальше отходили от компромисса, но еще не переходили к открытой вооруженной борьбе, лучше всего можно охарактеризовать как период необъявленной и «странной» гражданской войны[26]. Хотя нас интересует прежде всего вопрос о том, как начинались и как проговаривались гражданские войны, а не то, когда именно они начинаются, но мы надеемся внести некоторый вклад в эту дискуссию о хронологических рамках гражданской войны, изучая то, как современники в разное время ставили вопрос о подготовке, начале, предотвращении и прекращении гражданской войны.

Если относительно начала Гражданской войны продолжаются дискуссии, то никто, однако, не спорит с тем, что в конце 1918 года она уже шла, поэтому для понимания культурной подготовки комплекса крупных вооруженных конфликтов важен прежде всего изучаемый нами период (февраль 1917 — ноябрь 1918 года). Мы изучаем те слова, те риторические приемы, с помощью которых описывалось все более сильное «предчувствие гражданской войны» — здесь мы не можем не вспомнить знаменитую картину