Пока играет флейточка - Николай Федорович Иванов

Не впервой за последние столетия ей слышать этот адрес от неуёмных родственничков, да ещё крестят при этом, будто видят в последний раз…

2

У войны – самые точные адреса будущих солдат. Самые настырные почтальоны, готовые найти и призвать их под пули своими повестками.

* * *

Телеграфом из Москвы, попутным автобусом из Кызыла, оказией на низкорослой тувинской лошадке доставили призывной документ и до арбана Куран – бывшего посёлка староверов. Значился в нём подпадавший под мобилизацию на Донбасс Маадыр Балчий-оол. В Туве все мужчины «оол», что и означает мужской род. Европе с её страстным желанием смешать мужчин и женщин в один средний род никогда не победить тувинцев, которые от момента рождения солнца определили для себя, что «маа» – это всегда девочка, а «оол» – только мальчик.

– И так останется на веки вечные на предмонгольских землях России, – строго зачитала на новогоднем концерте, заглядывая в тетрадочку, староста посёлка бабушка Чечек, имевшая среди односельчан почётное имя Коммунист Коммунистович. Она вменила себе в обязанность отслеживать новости со всего света, выделять из них главные и регулярно отсылать мнения земляков в Москву и Брюссель. – И в Америку пошлю тоже.

Вызванного на войну Маадыра готовилась встречать бабушка Анай. Перебрав халаты, остановилась на голубом, с зауженными рукавами, больше напоминавшими крылья летучей мыши. Не особо празднично, зато при работе не испачкаешься. Широкие рукава носят лентяи для жеманства, длинные – кому требуется закрывать рот от лишней болтовни. А у них в роду шло всё в меру…

Подкашливая, подожгла артыш – веточку можжевельника, привезённую Маадыром из экспедиции на самые высокие саянские горы. Наполнила успокаивающим, немного маслянистым благовонием дом. Жалко, последние две веточки остались из подаренной сыном-внуком охапки. Ему и послужат…

– Пошёл, пошёл, – отодвинула от себя козлёнка.

Тот по малости возраста запускался во время морозов жить в доме. Почуяв, что внимание хозяйки ускользает от него к чему-то более важному, обиженным ребёнком тёрся белой холкой о ноги, напоминая, что нет на земле более родственных душ, чем старый и малый. А тут ещё и имя хозяйки переводится как «козлёнок» – где уж быть роднее!

– Вот приедет Маадыр, задаст тебе, – припугнула Анай живую душу.

– За-даст, за-даст, – согласился, перебрав копытцами по полу, козлёнок.

Отмахнувшись, Анай осмотрела шкаф теперь уже ради пояска, хотя хворым допускалось носить халат без него. Медичка вообще посылает в Кызыл на рентген лёгких, но какая может быть дорога зимой для старого человека? Раньше и лечили всего от четырёх болезней – от головы, желудка, легких и сердца. И жили ведь, пока не уходили в дальний путь. Перебьётся и она таблетками и чаем с козьим молоком, дотянет до тёплого солнца.

Погладила обшитый красной нитью плотный хоюн на груди, защищающий у рожениц от непогоды и завистливых взглядов детский напиток жизни. Теперь вот, на старости лет, и больную грудину. Что поделать, если её молодое время осталось во временах, когда рыба в водоёмах брезгливо считалась водяным червем, железный топор стоил две лошади, а имя новорождённому называл в его правое ухо лама.

– Маадыр, – повторила для себя, выглядывая в заиндевевшем окне дорогого гостя. Не замёрз бы, зима словно исправлялась за последние три бесснежных года.

А имя у её мальчика красивое, под стать узору на стекле. И кто сейчас вспомнит, что при рождении назвали его поначалу «Лишайником» – Кодуром. Не от хорошей жизни пошли на прозвище, пытались отогнать злых духов, забравших перед этим у единственной дочери Анай первых двух её «маа». Про третьего ребёнка лама и сказал: пока не вырастет и не окрепнет, будет «Лишайником». И посоветовал Анай забрать внука к себе, растить как собственного сына и развивать лёгкие, раз прижилась в роду болезнь по дыханию. Будь жив отец, может, и по-другому бы всё складывалось, да только по упрямству своему за месяц до рождения сына сел на необъезженного коня. А у того оказался не меньший норов, опрокинулся навзничь, придавил седока. Слышала, у других народов лошадь рисуют с поджатыми ногами – я подчиняюсь, но в Туве они все летящие. Низкорослые, как мизинцы, но живут и ведут себя как указательные пальцы.

Без умерших детей и мужа не прожила долго и её дочь, улеглась рядом с ними на погосте. Лама же подарил сироте шооб – дудочку из высохшего тростника. Дуть в неё и тем укреплять лёгкие. Выживать.

С тех пор внук дудел и топтался рядом с бабулей, что тот козлёнок.

– Баба, а я не буду больше болеть?

– Не будешь.

– Потому что ты любишь меня?

– И молюсь.

– А я не умею молиться. Но я тоже тебя люблю, бабушка Анай. Вот так! – насколько хватило силёнок, сжал руку родного человека. – Давай, когда я буду крепко-крепко тебя любить, я три раза сожму твою руку. И никому не скажем про это. Давай?

– Давай, – согласилась хранить тайну Анай и в ответ трижды сжала детскую ладошку.

Когда уверовали, что внук выжил, при вручении паспорта поменяли ему имя на Маадыр, что означало «герой». Несколько вёсен он с отцовским упрямством сажал деревца вокруг кладбища с могилками родных, выкапывая по осени сухостой.

– Баба, почему они сохнут, не хотят расти рядом с папой и мамой, сестрёнками?

– Дереву тоже наука нужна. Что и где сажать, на какой земле, в какое время.

– Я узнаю!

Да только что можно узнать в поселковой библиотеке, где выписывались лишь журналы по домоводству. Но отцовская упёртость повела его после школы в какие-то лесные институты, а потом и вовсе то ли хранить, то ли выращивать семена новых деревьев. Мужским занятием это трудно было назвать, да и Анай хотелось от него чего-то более денежного и рядом с домом. Та же ветеринария или на худой конец бухгалтерия. Только что не произнесла своё фирменное: это вкусно и полезно. Не уговорила. Отслужив в армии где-то рядом с чеченской войной, вернулся, пусть и в очках, но к своим деревьям. Долго училась выговаривать, пусть и медленно, его профессию – инженер-ле-со-па-то-лог. То есть врач по деревьям. По листочкам, по коре, по шишкам-иголкам определять, чем дерево болеет и как лечить.

Для соседей, чтобы не приняли её мальчика за белоручку, записала его в лесники, профессию более понятную и благородную – коновязь у каждого двора имеется, а в степи, на перевалах любому деревцу поклонение.

Плохо другое – стал пропадать месяцами в Саянах, собирает в тайге