1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

переворота 1762 года был капралом в лейб-гвардии Конном полку, том самом, в котором служил Григорий Александрович Потёмкин, но в отличие от Потёмкина Пален в те дни был пассивен и осторожен. О службе его никаких добрых сведений не имеется. Когда присоединили Курляндию он стал (в 1796 году) курляндским генерал-губернатором, но по воцарении Павла Первого был уволен со службы, а в 1798 году, благодаря усердию братьев одной из масонских лож, стал Санкт-Петербургским военным губернатором и добился производства в генералы от кавалерии. В 1800 году, оставаясь военным губернатором, стал первоприсутствующим в коллегии иностранных дел, оклеветав и добившись отстранения Федора Васильевича Ростопчина. Затем сделался главным директором почт. На этом посту проявилась одна из сущностей этого злодея – он перлюстрировал в корыстных целях всю переписку.

Пален хотел властвовать в России и сделать так, чтобы Император был у него «на побегушках». Но в то время в России это ещё было невозможно, или, если и возможно, то лишь при попустительстве самого Государя. В войсках продолжался ропот, довольно было искры, чтобы вспыхнуло пламя, которое могло спалить всех злодеев. Возможно, Пален это понял, когда буквально силком вытащил Александра к строю гвардии. Граф Лонжерон вспоминал: «Пален увлёк Императора и представил его Преображенскому полку. Талызин кричит: «Да здравствует Император Александр!» В ответ гробовое молчание среди солдат. Зубовы выступают, говорят с ними и повторяют восклицание Талызина, – такое же безмолвие. Император переходит к Семеновскому полку, который приветствует его криком «Ура!» Другие следуют примеру семеновцев, но преображенцы по-прежнему безмолвствуют».

Таким образом, новый Император становится той тонкой ниточкой, на которой повис над пропастью и сам фон дер Пален. По настоянию вдовствующей Императрицы Марии Федоровны он был выслан из Петербурга в свои курляндские имения, и ему было категорически запрещено появляться в обеих столицах, а также поблизости от мест пребывания Императора. «Русское общество отнеслось с полным равнодушием к вести о падении могущественного вельможи, даже приобретшего некоторую популярность своим преступлением», – заключила княгиня Ливен.

Аналогичная судьба ожидала и других заговорщиков. Император постепенно избавлялся от тех, от кого мог. Для английских политиканов они все были уж отработанным материалом и не представляли никакого интереса. Достаточно того, что управляем был сам Император.

Осталось в числе приближённых лишь «остзейское чудовище Беннигсен» Вот где начинается самое удивительное. Убийца Императора Павла, человек, который вёл себя в трагическую ночь 11 марта более чем цинично, удалён не был. Объяснение может быть одно – Императору не позволили его удалить те «тёмные силы», в руках которых он находился.

Беннигсен не имел ни малейших дарований. Наполеон, и тот назвал его бездарем. И вдруг этого, по отзывам современников, трусливого анику-воина, дослужившегося до генеральского чина, Император назначил главнокомандующим русской армией, направленной на выручку разбитой Наполеоном Пруссии. Беннигсен фантастически разбогател в период с декабря 1806 по июнь 1807 года на бессовестном обкрадывании чужой для него армии, чужой страны. Тем более, что он на всю жизнь затаил лютую злобу к Императору, не возвысившему его за убийство Павла Петровича. Он и в конце жизненного пути любил говорить, что Александр неблагодарен по отношению к нему, рисковавшему своей драгоценной жизнью, ради того, чтобы освободить престол.

После назначения Беннигсена началась цепь «случайностей», которая привела французов в Москву. При внимательном исследовании военного аспекта этой трагедии выводы ужасают.

Адам Чарторыжский в защиту Императора утверждал, что тому «лишь через несколько лет постепенно удалось узнать имена заговорщиков, которые частью сами удалились со сцены, частью же были сосланы на Кавказ при содействии весьма многочисленных их соучастников, сохранивших своё место и положение. Все они умерли несчастными, начиная с Николая Зубова, который, вскоре после вступления на престол Александра, умер вдали от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью и неудовлетворённым честолюбием».

Кара провидения поразила каждого злодея, причём каждому воздано было по делам их. Форма наказания, избранная для них Александром, была наиболее чувствительна, но более всех наказал он самого себя, как бы умышленно терзая себя упрёками совести, вспоминая об этом ужасном событии в течение всей своей жизни.

Рубеж XVIII–XIX веков был временем, когда высшая знать, разложенная вольтерьянством и масонством, прогнила насквозь. Можно по пальцам перечесть, кто в окружении Павла Первого мог проявить волю и храбрость. Их всех удалили от двора. Сам Павел Первый, по отзывам добропорядочных современников, был отважен и храбр. Мужественны были Аракчеев, Ростопчин. А вот Панин, Пален и Беннигсен, можно сказать, были патологическими трусами. Николай Зубов становился храбрым только в сильном опьянении, Платон же Зубов был труслив в любом состоянии.

«Тотчас после совершения кровавого злодеяния заговорщики предались бесстыдной, позорной, неприличной радости, – писал А.Чарторыжский. – Это было какое-то всеобщее опьянение не только в переносном, но и в прямом смысле, ибо дворцовые погреба были опустошены, и вино лилось рекою, в то время как пили за здоровье нового Императора и главных «героев» заговора. В течение первых дней после события заговорщики открыто хвалились содеянным злодеянием, наперерыв выставляя свои заслуги в этом кровавом деле, выдвигаясь друг перед другом на первый план, указывая на свою принадлежность к той или другой партии, и т. п. А среди этой общей распущенности, этой непристойной радости, Император и его семейство, погруженные в горе и слёзы, почти не показывались из дворца. Целыми часами оставался он в безмолвии и одиночестве, с блуждающим взором, устремлённым в пространство, и в таком состоянии находился почти в течение многих дней, не допуская к себе почти никого. Я был в числе тех немногих лиц, с которыми он виделся более охотно в эти тяжелые минуты…. Получив от него разрешение, входить к нему во всякое время без доклада, я старался по мере сил влиять на его душевное состояние и призывать его к бодрости, напоминая о лежащих на нём обязанностях. Нередко, однако, упадок духа был настолько силен, что он отвечал мне следующей фразой: «Нет, всё, что вы говорите, для меня невозможно, я должен страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки». Все близкие к нему люди, видя его в таком состоянии, стали опасаться за его душевное равновесие…»

Что касается последних лет царствования Александра, то существует так же предание, причём, весьма достоверное, о том, что Император, прежде чем принять решение покинуть престол, встречался со святым преподобным Серафимом Саровским, слава о котором в ту пору широко распространилась по всей Руси. Святой старец предрёк бунт декабристов и предупредил Государя, что самому ему с бунтом не справиться. Подавить масонскую гидру сможет только брат его Николай, человек мужественный, решительный и