Пуля калибра 7,92 - Сергей Михеенков

– Эх, Воронцов, Воронцов… И что ты за человек такой? Вроде строевой офицер, училище окончил. А весь устав, всю его железную волю, в любой момент готов на прозу жизни перевести. Сейчас, ухвати тебя за душу, надо всю волю и все вольности в кулак сжать и одному подчинить. Мы всё же не простое войско. Рота прорыва! А значит, что? Это значит, что не последние мы у бога сукины сыны!

Капитан Солодовников любил своих взводных. А этих двоих, с кем воевал с самой Зайцевой горы, особенно.

– Товарищ капитан, долго ещё чапать? Ноги уже дороги не чуют! – спросил ротного пожилой штрафник, шедший впереди и немного отставший от своей шеренги.

– Это ты, Мальцев? – окликнул его Солодовников.

– Я, товарищ капитан.

– А вон, Мальцев, наш привал, уже виднеется. – И капитан Солодовников указал плетью на восток, где зарделась первой своей радостью ранняя июльская заря, отделяя узкой полосой границу неба и земли и разрушая ту мимолётную сказку, которую они минуту назад наблюдали и которую несли теперь в своих глазах и душах, надеясь сохранить её надолго. – Вот дойдём дотуда и – привал.

Все, слышавшие слова ротного, сдержанно засмеялись. Все поняли, что и он не знает, не ведает конечного пункта их следования, но что изнурительный, во всю ночь, марш всё же закончится на рассвете. И не потому, что они действительно к тому времени достигнут некоего намеченного рубежа, а потому, что на рассвете их марш может легко засечь воздушная разведка противника. Всё в их жизни сейчас подчинялось законам войны. И каждый шаг, каждое действие имело право быть тогда, когда оно вписывалось не только в уставные нормы, но и в жёсткие рамки обстоятельств и отвечало целесообразности планов верховного командования и выверенным расчётам нижестоящих штабов. Солдат же как последняя ступень в военной иерархии обязан молча и терпеливо утверждать эти планы и расчёты своими натруженными ногами, а также действиями в бою. Где-то там, наверху, все эти марши пеших, конных и механизированных колонн, которые здесь, на самих дорогах, казались хаотичными, сосредоточения техники в лесах, земляные работы по линии север – юг, конечно же, были понятны и представляли собой часть той сложной и многоступенчатой системы планирования любого наступления, любой операции вообще. Солдат же, взвод и даже рота зачастую имеют информацию лишь о ближайших задачах. Вначале: переместиться туда-то. Потом: занять такой-то рубеж фронтом туда-то и при появлении противника вести огонь, имея такие-то и такие-то ориентиры. Но и Солодовников, и взводные, и другие офицеры штрафной роты, и сами штрафники знали, что в любом случае задачей их особого подразделения будет не стояние в обороне, тем более, во втором эшелоне, что этот их внезапный ночной марш вовсе не означает отвод в ближайший тыл, а, возможно, если взглянуть на оперативные карты, всего лишь незначительное перемещение вдоль фронта. Нет, их судьба стоять на самом передке.

Ротный тронул коня и поскакал к дороге, к артиллеристам. Там тоже стояли трое верховых, видать, командиры. К ним и направился капитан Солодовников.

Когда взводные остались одни, Нелюбин спросил:

– Что это Иванок вчерась нахохленный такой вернулся?

– Немца я ему не дал стрельнуть. – Воронцов махнул рукой назад, поправил ремень автомата. – Там, возле родника. Мы только позицию заняли, начали наблюдение, а с той стороны – немец. С фляжками на весь свой колхоз. Иванок, понятное дело, сразу за винтовку…

– Беда с ним. Злой стал. Спичку не подноси…

– Отомстить ему хочется. И не просто отомстить, а – мстить, мстить и мстить. Всё в нём от этой мести свербит и чешется.

– Ну да, в газетах же пишут: убей немца… Вот он его всюду и ищет.

– Злой. Слов не понимает. Раньше слушался.

– Сам с воробья, а сердце с кошку. Сестра в неволе. По ней он убивается. Только сердцем копья не переломишь. – И, чтобы прикончить трудный разговор, Нелюбин крякнул: – Эх, ёктыть, как покурить охота! Ажно скулы стягивает. И скоро ж мы, правда что, придём?

Приказ остановиться поступил неожиданно, как почти и всё на фронте. Ещё и рассветать не начало и звёзды не потускнели, когда ротный показался из березняка, где тоже гремели ломы и шаркали по сухой плотной земле лопаты, поднял руку перед направляющим первым взводом, и негромко сказал, зная, что дальше его команду мгновенно передадут в хвост ротной колонны:

– Всё, ребята, пришли. Правее принять! Рассредоточиться на опушке. Командиры взводов – ко мне.

В редеющую темень, в глубину взводных колонн, растянувшихся вдоль дороги, тут же унеслось:

– Правее принять!

– Правее!..

– Взводных!..

Рядом с капитаном Солодовниковым стоял офицер из оперативного отдела штаба дивизии. Его Воронцов видел несколько раз в полку. Был он и в землянке, в тот памятный для Воронцова день, когда полковник Колчин зачитывал приказ о присвоении ему, Саньке Воронцову, первого офицерского звания.

– Приказ на ближайшие девять часов. Дальнейшие распоряжения получите после полудня. – Оператор рубил короткие, отчётливые фразы. Похоже было на то, что такой же приказ он отдавал в эту ночь уже не первому подразделению. – Ваша рота занимает рубеж обороны по обрезу поля. Позади вас дивизион ПТО. Дивизион расположен уступами. Пулемёты расположить соответственно. Окопаться и ждать. Время вам на всё про всё – два часа. Через час прибудут тыловики. Доставят сухой паёк. Но к сухпаю до особого распоряжения не притрагиваться. Кормить людей из полевых кухонь. После завтрака – два часа на отдых. Далее сразу же приступить к земляным работам. Траншею в полный профиль закончить к полудню. Плотность большая, успеете вполне. Команды отдавать вполголоса. Курить только в окопах. Пока ячейки не отрыты, никакого курения. Приступайте немедленно.

Трассировка будущей траншеи была уже сделана. Из примятой травы торчали берёзовые колышки с затёсами, на которых, если нагнуться, виднелись надписи химическим карандашом: «1 взв», «2 взв»…

Воронцов тут же развёл своих бойцов по отделениям. Отыскал колышки с трассировкой для отделения ПТР и пулемётчиков. Миномётному расчёту приказал окапываться прямо в линии траншеи, расширив свой окоп немного в тыл.

– В оборону ставят.

– Ну и дела, братва!

– Дела как сажа бела. Видать, тут такая оборона намечается, что похуже наступления…

– Нет, ребята, оборона есть оборона.

– Хуже атаки, что может быть? Только смерть.

– А ты в окружении бывал?

– Кто там побывал, тот об этом помалкивает.

– Неужто и правда – в оборону?

– Лейтенанта бы спросить…

– Лейтенант не больше нашего знает.

В голосах штрафников слышалась зыбкая надежда, в которую и хотелось бы поверить, да только не случалось пока такого на фронте, чтобы штрафную роту ставили в оборону. В оборону и маршевую можно поставить.