Царские и шамилевские крепости в Дагестане - Булач Имадутдинович Гаджиев

Однако и в этот раз шейх держал нейтралитет, не поддаваясь ни той, ни другой стороне, хотя большинство населения склонялось к Гоцинскому.

Жители решили проверить, на чьей стороне их шейх. Во время пятничной молитвы они призвали его в мечеть. Джамаат потребовал, чтобы он повел их против большевиков. Шейх дал согласие. Магома Балаханский участвовал в разгроме красных в долине Ширшерек, где погибло до 700 красноармейцев и красных партизан. В руки шейха попали, кроме прочего, снаряды и пушки, которые решено было использовать против Аранинской крепости, где обороной руководил Муслим Атаев.

Вожди контрреволюции собрались для выработки плана в Тануси, там присутствовал и шейх Балаханский. Выступили Н. Гоцинский, затем полковник Кайтмаз Алиханов. Остальные молчали. Молчал и шейх Магома. Его уговаривали Гоцинский, Алиханов, а затем это же стали делать земляки. Он сказал примерно следующее: «Я лаг, я самый бедный человек в ауле, мой дом похож на шалаш и расположен на окраине села. Ни я, ни мой отец никогда не имели со своей земли такого урожая, которого хватило бы, чтобы прокормить семью. Я с детства батрачил в своем ауле, и если бы я сейчас сказал другие слова, кроме тех, что я говорю, то мои хозяева в душе смеялись бы надо мной. У меня только одна жена. Она такая черная и худая, такая некрасивая, что на нее никто не позарится, если даже на улице ее найдут. И если бы дело было только в том, что большевики отнимают у богатых лишнее и отдают его беднякам, тогда не нужно было бы опоясываться оружием и идти против них, так как богатство не у всех богатых получено честным путем и даровано оно не только Аллахом…».

И далее шейх продолжал в таком же духе. Почему он не поддерживает большевиков? – «Потому, что они (большевики. – Б. Г.) уничтожают наши обычаи, оскорбляют нашу религию и зеленое знамя Ислама. Я думал, что мы поэтому и объединимся. Но Ваши заботы – только о ваших богатствах. Я же считаю: каждый мусульманин должен думать о своих семьях и напрасно крови не проливать. Гоцинский и Алиханов поняли свою оплошность и стали обхаживать шейха. Он им был нужен. При всей своей бедности, он был ученым и храбрым человеком…»[25].

Шейх Балаханский под Левашами потерпел поражение, и после дела в Гергебиле ушел в Чечню, где во время встречи с Н. Гоцинским оба признали, что война ими проиграна.

Своим землякам ученый-теолог и воин приказал седлать лошадей и собираться домой. Об этом человеке ходили легенды. Многие уверяли, что у шейха светятся все 10 пальцев на руках и, что в ночное время он ими освещал в походах дорогу мюридам.

Миатли

25 ноября 1840 г. Шамиль из Салатавии, имея большие силы, прибыл в Миатли и сжег его, а затем с трех сторон обложил миатлинские укрепления, где находилась только одна рота Апшеронского полка. Три дня мюриды осаждали укрепление. Несколько попыток взять его штурмом не принесли удачу. Солдаты отвечали ружейным и орудийным огнем. В это время до Шамиля дошла весть о том, что из Темир-Хан-Шуры вышел генерал Клугенау, а с левого фланга Кавказской линии – генерал Ольшевский на помощь Миатлинскому укреплению. Имам решил не испытывать судьбу и отошел в Чиркей. Набег на Миатли и осада Миатлинского блокгауза – вот финал военных действий горцев в 1840 году. Что же представляло из себя Миатлинское укрепление. Оно состояло из двух деревянных башен, построенных по обоим берегам реки Сулак, для обеспечения паромной переправы. Вблизи от башни, что находилась на правом берегу, имелся небольшой земляной редут. Позади башен, на отдельной высоте, возвышался деревянный блокгауз, обнесенный каменной стеною с крышей из саманного кирпича. В блокгаузе находились 2 легких орудия.

За несколько дней до нападения горцев солдаты покинули башню, стоящую на левом берегу.

Блокгауз был построен неудачно. Дело в том, что над ним господствовали горы, откуда противник мог безнаказанно обстреливать гарнизон.

Кроме того, пересеченная местность давала возможность горцам скрытно подойти к башне. Они из ружей поражали солдат, бравших воду из реки.

Миатлинское укрепление обороняла 2-я гренадерская рота апшеронцев под командованием подпоручика Дьякова.

Однажды горцы снова окружили укрепление со всех сторон. Затем несколько раз бросались на штурм, но каждый раз откатывались назад с потерями. В 3 часа дня показался отряд полковника Козловского, который подготовился к атаке противника. Этим воспользовался Дьяков. Он сделал вылазку и опрокинул горцев, что были у башни, и заставил их отойти до самого аула Миатли.

Козлов понимал, что этот успех еще ничего не значит, он понимал, что в другой обстановке укрепление, пришедшее в ветхое состояние, натиск более сильного противника не выдержит. Полковник решил за лучшее вывести роту из блокгауза.

На Сулаке Шамиль имел три переправы: Ахатлинскую, Зубутлинскую и Миатлинскую. Однако после устройства у аула Миатли укрепления имам лишился возможности вредить царским войскам на всем пространстве по правую сторону Сулака.

Кроме того, по приказу генерала Врангеля прорубили просеку от Миатлинского укрепления до Дылыма, чем открывалась дорога к Буртунаю, что связывало по рукам действия Шамиля в этом районе. Рубили лес от Миатлов далее в сторону Инчхе, Гостала и до Дылыма. Для этой работы было выделено большое количество войск. Конечно, Шамиль не остался безучастным к этим действиям противника. Время от времени мюриды совершали вылазки, правда, не имея особого успеха. За 18 дней просека между Миатли и Дылымом оказалась завершенной.

Старое Миатли (на левом берегу).

К началу 1859 года и Миатли и бывшее Миатлинское укрепление остались далеко в стороне от военных действий, а со временем сооружение царских солдат напоминало о себе камнями фундамента то там то сям, оставив о себе память, как «Миатлинская переправа».

Миатлинская переправа

Первый биограф М. Ю. Лермонтова П. А. Висковатов указывает дни пребывания поэта у Миатлинской переправы – приблизительно от 17 до 22 или 23 июля…

Имеется еще более достоверный документ, составленный самим поэтом. М. Ю. Лермонтов очень любил рисовать. И в данном случае, живя в течение 5 или 6 дней на берегу Сулака, он обратился к своему любимейшему занятию, тем более что все складывалось хорошо. Если Пален делал рисунки карандашом, причем только портреты, то Лермонтов, не уступавший ему в искусстве рисования, отобразил самую