В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

– Майор, за тобой тост! – напомнил командующий Говорову.

Слова тоста, четко выстроенные несколько минут назад, словно сгорели в приливе неожиданно вспыхнувших чувств.

Говоров вышел из-за стола, подошел к Сашке, поднял его на руки и посадил на плечи. Обращаясь к прислуживающему старшине-сверхсрочнику, на шее которого висела фотолейка, попросил:

– Старшина, надо запечатлеть это мгновение. Для истории.

Все, кто сидел за столом, увидели в майоре Говорове не только волевого и решительного командира, но и интуитивно почувствовали личность самобытную, яркую.

Переждав две фотовспышки, Говоров поднял со стола бокал с шампанским и, окинув взглядом сидящих за столом, медленно, словно вкладывая в каждое слово заряд веры в торжество слов, вскипевших в эту минуту в его сердце, произнес:

– Я предлагаю тост за будущего маршала Александра Басаргина!

…А через месяц после отдыха в Сочи Басаргины получили пакет с фотографиями, на которых были засняты эпизоды пребывания Николая Александровича на окружных учениях. Самой дорогой среди всех фотографий для Нины Андреевны и командарма была та, где на плечах майора Говорова сидел их сын в фуражке отца-командарма, четко отдавая честь.

Помнил Говоров и слова, написанные им на обороте фотографии:

«Дорогим Николаю Александровичу и Нине Андреевне Басаргиным на память об окружных учениях и моем тосте-пророчестве, в котором я выразил пожелание быть Александру Басаргину маршалом. Верю в это, хочу этого!

Сердечно, Л. Говоров».

Все это проплыло в памяти Говорова за какие-то несколько минут, когда он сидел за столом, подперев голову руками. Стоявший за спиной полковник Тюньков, переминаясь с ноги на ногу, покашливая в кулак, ждал указания генерала.

– Вы читали это письмо? – не шелохнувшись спросил Говоров.

– Читал, товарищ генерал, потому и расценил, что мое обращение к вам по этому вопросу носит несколько личный характер.

– Кто еще, кроме вас, читал это письмо после того, как оно попало к вам в руки?

– Начальник особого отдела армии полковник Жмыхов, – ответил полковник.

– Кто дал ему это письмо? – в упор резко спросил командарм.

– Я! – тоном неоспоримой правоты своего поступка ответил помощник начальника штаба.

– В этом была нужда?

– Но в тексте письма упоминается командарм Басаргин, который, как нам с вами известно, в тридцать седьмом году…

– Все ясно, можете не продолжать, полковник. – И все-таки Говоров не удержался от вопроса, который, скорее всего, относился к Тюнькову не как к штабному работнику, а как к человеку, который кроме своих служебных обязанностей в душе своей и в сознании должен сохранять такие черты человеческой личности, как честь, достоинство, совесть…

– Как вы оцениваете это письмо?

– Я с самого утра потерял покой, товарищ генерал. Ведь когда командарм Басаргин командовал округом, я служил в двадцать первом запасном полку помощником начальника штаба. С именем Басаргина еще в Гражданскую войну связаны значительные успехи Красной армии.

– Повторяю свой вопрос: как могло случиться, что рядовой Басаргин совершил героический подвиг еще в дни сражения на Бородинском поле, а командующий армией узнает об этом только через полтора месяца? – В голосе генерала прозвучала жесткость.

Полковник, приняв стойку «смирно», произнес четко, по-уставному:

– Я уже доложил вам, что гильзу с этим письмом обнаружили только сегодня утром при захоронении бойца Курганцева, что служил в одной роте с Басаргиным. Тоже москвич.

– За два подбитых танка и за бросок под гусеницы Басаргин получил посмертно награду?

– Нет, не получил, товарищ генерал.

– А был представлен?

– Не был представлен. Я справлялся в штабе дивизии Полосухина.

Командарм встал и, что-то решая или о чем-то напряженно раздумывая, некоторое время молча смотрел на полковника.

– Сегодня же представить к ордену Красного Знамени. Посмертно. Подвиг Басаргина осветить в нашей армейской газете.

– Ваше приказание будет выполнено, товарищ генерал! Статью о Басаргине попрошу написать политрука Рюмина. Хасановец. Много времени проводит среди солдат. Не раз ходил с пехотой в атаку. Какие будут еще указания, товарищ генерал?

Говоров еще раз пробежал глазами письмо погибшего в бою за деревню Артемки рядового Басаргина и передал его помощнику начальника штаба.

– Снять с письма фотокопии в трех экземплярах. И без промедления. Копии заверить печатью.

– На какой предмет, товарищ генерал?

– Один экземпляр отошлете матери погибшего Басаргина, адрес в письме есть. Другой – отправить вместе со строевой запиской в штаб фронта. И сделайте приписку, чтобы с письмом познакомился лично генерал Жуков. Я об этом позвоню ему специально.

– А третий экземпляр?

– Третий экземпляр копии я оставлю у себя.

– А как быть с оригиналом? – На лбу полковника выступила испарина: не ожидал он, что письмо погибшего рядового бойца вызовет такое напряжение.

Не сразу ответил командарм на вопрос полковника. А когда ответ у него сложился твердо, он подошел к помощнику начальника штаба:

– Оригинал письма хранить в сейфе особо важных оперативных документов.

– С грифом «Секретно»?

– С грифом «Хранить вечно». Задача ясна?

– Ясна, товарищ генерал!

«Да, полковник явно перестраховался… – подумал Говоров, когда за помощником начальника штаба закрылась дверь. – Успел и начальника особого отдела подключить к предсмертной исповеди героя-солдата. – Командарм тяжело вздохнул. – Вот на таких, пожалуй, были замешаны 37‑й и 38‑й годы. Такие за тридцать сребреников продавали не только своего командира и друга, могли не пощадить и близких родных…»

Адъютант, вошедший в отсек командарма сразу же, как только из него вышел полковник Тюньков, доложил:

– Товарищ генерал, машина подана!

– Хорошо, хорошо… Сейчас поедем. Не обратил внимания, куда направился от меня помощник начальника штаба? Я приказал ему срочно снять копии с письма погибшего бойца Басаргина.

– Как же, видел, – ответил капитан. – От вас он сразу же зачем-то шмыгнул в отсек начальника особого отдела.

– К полковнику Жмыхову?

– Думаю, что, кроме него, в его секретный отсек по своей воле никто не ходит.

С тяжелым чувством отправился генерал Говоров на огневые позиции дивизии Полосухина. Особенно сильное волнение он почувствовал, когда после мощного залпа дивизиона «катюш», накрывших своими огненными снарядами-метеорами колонну немецких танков, за которыми еле поспевала вражеская пехота, открыли беглую стрельбу два дивизиона 154‑го гаубичного полка майора Чевгуса и сосредоточенные в облетевшей березовой рощице две батареи легкого артиллерийского полка. Мощный артналет заставил вражескую пехоту залечь, а колонна танков, круто развернувшись, оставила на исклеванном черными воронками поле несколько горящих машин и лощиной ушла за лесной кордон. За этим боем генерал Говоров наблюдал с НП 17‑го стрелкового полка и 154‑го гаубично-артиллерийского полка, расположенных на колокольне в селе Дютьково.

Уже спустившись с колокольни, где в укрытии генерала ждала его видавшая виды эмка, выкрашенная в блеклые цвета, Говоров, обращаясь к полковнику Полосухину, спросил:

– Кого