РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

– «в тактической подготовке недостаточно привиты командирские навыки» (Киевские объединенные курсы подготовки командиров РККА, февраль – март 1932 г.);

– «нет привычки командовать, приказывать, распоряжаться» (Ленинградская пехотная школа, февраль – март 1932 г.);

– даже у выпускников «нет достаточно четкого управления подразделением»; вместо громких, четких приказов – «разговорная форма» управления (Саратовская бронетанковая школа, июнь 1932 г.);

– не производится «привития курсантам командного языка, привития командных навыков в боевой работе»; «управление танковым взводом в бою отработано недостаточно, нет командного языка» (Орловская бронетанковая школа, май 1932 г.);

– у курсантов 2-го курса мало практики командования отделением, нет четкого командного языка, в составлении донесений натренированы недостаточно (Бакинская пехотная школа, март 1932 г.);

– «слабы навыки командного языка – все еще много рассуждений, предварительных вступлений вместо нужных команд и коротких распоряжений» (Рязанская пехотная школа, январь 1932 г.);

– «большинство курсантов командным языком не овладели, страдают многословием, общим рассуждением, а некоторые прямо не умеют не только приказывать, а даже разговаривать четким языком» (Омская пехотная школа, январь 1932 г.);

– «курсант все еще сбивается на рассказ своих действий, вместо коротких команд и распоряжений», а если и пытается отдавать эти последние, то отдает неуставные: «валяй», «езжай», «давай» (2-я Ленинградская артиллерийская школа, февраль 1932 г.)202.

То же самое было и в 1933-м. Курсанты, стажировавшиеся летом этого года в войсках, подытоживал 31 декабря врид начальника УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнов, обнаружили «недостаток командирских навыков при проведении тактических занятий», «недостаточность навыков в командовании и управлении подразделением в бою и слабость командного языка». Это подтверждают и оба сохранившихся источника, характеризующие с этой стороны конкретные военные школы 1933 года. «Вопросы управления» являются «слабым местом» курсантов 2-го и даже 3-го курсов, указывалось в политхарактеристике Белорусской объединенной военной школы за зимний период 1932/33 учебного года. Курсанты 3-го курса «неумело управляют взводом; в них не вырабатывается четкость командного языка», – отметил, проинспектировав летом 1933-го Омскую пехотную и Томскую артиллерийскую школы, Казанский203.

Ничего не изменилось и в 1934-м. «Войсковые артиллерийские части, – констатировал 8 февраля 1935 г. Казанский, – давая отзывы на молодых командиров, обыкновенно указывают на недостаточность у них полевых практических навыков»204. О том же свидетельствуют и многие из сохранившихся от 1934 года материалов инспектирования военных школ и совещаний школьного комначсостава, в которых затрагиваются вопросы умения управлять войсками:

– «не вырабатывается в должной мере четкость и сжатость изложения мыслей и, особенно, навыки в формулировках распоряжений» (артиллерийское отделение Орджоникидзевской пехотной школы, январь 1934 г.);

– у курсантов «командный язык отсутствует вовсе» (Московская пехотная школа, январь 1934 г.);

– на тактических занятиях «командный язык не отработан, приказы нечеткие» (Орловская бронетанковая школа, март 1934 г.);

– стажировавшиеся в войсках курсанты обнаружили «неотработанность командирского языка» (Омская пехотная школа, июнь 1934 г.);

– «подаваемые команды многословны и часто неясны» (Московская пехотная школа, ноябрь 1934 г.)205.

Проверивший в марте 1934-го Киевскую объединенную военную школу начальник штаба боевой подготовки сухопутных сил РККА В.Н. Курдюмов отметил, что курсанты «умеют отдать все нужные распоряжения» – но сам же дезавуировал этот свой вывод, указав, что «в дальнейшем в тактической подготовке основное внимание необходимо сосредоточить» на… «умении подать быстро и правильно команду»206.

Правда, в акте инспекторской поверки Среднеазиатской объединенной военной школы в апреле – мае 1934 г. уже без всяких оговорок значится, что курсанты «достаточно четко» (правда, не в поле, а при упражнениях на ящике с песком) «распоряжались за комвзвода». А согласно актам проведенных в сентябре 1934-го инспекторских смотров боевой подготовки Белорусской и Татаро-Башкирской объединенных, Сумской артиллерийской и все тех же Московской и Орджоникидзевской пехотных школ, курсанты «четко и уверенно», «хорошо» или даже «отлично» «командовали и управляли взводом в бою» и проявляли «хорошие» «навыки в командовании по должностям среднего и мл[адшего] начсостава» (только в батарее «Татбашшколы» «отмечались неуставные команды»)207. Но здесь мы явно имеем дело либо с характерной для инспекторских смотров поверхностностью проверки, либо с результатами целенаправленного натаскивания курсантов, выделенных для «показа товара лицом» на плановом осеннем смотру. Ведь осуществленные в том же году внеплановые проверки двух из шести названных здесь школ (Среднеазиатской в июле и Московской в ноябре) дали (см. выше) прямо противоположные результаты!

В мнении о том, что указанные акты не отражали истинного положения дел с умением курсантов управлять войсками, нас укрепляет и то, что и в следующем году это положение оставалось точно таким же, что и в 1931—1933-м. Так, отчет УВУЗ РККА за 1934/35 учебный год прямо признал, что «выпускаемые из школ молодые командиры» по-прежнему отличались «очень незначительными и нетвердыми навыками в командовании и управлении подразделениями»208. О том же свидетельствуют и абсолютно все из тех сохранившихся от 1935-го материалов проверок военных школ и докладов командования школ, в которых обращалось внимание на вопросы управления войсками:

– «практические навыки в командовании, в боевой работе совершенно недостаточны. Курсанты сплошь и рядом, зная, что надо делать, не могут подать правильных команд, отдать ясный приказ»; «курсанты больше рассуждают, чем командуют, докладывают, действуют» (Школа червонных старшин, март 1935 г.);

– «командование неуверенное, нечеткое. Команды не отработаны» (Московская пехотная школа, июль 1935 г.);

– «распоряжения отдают тягуче, обдумывая каждое слово» (Рязанская пехотная школа, сентябрь 1935 г.);

– «курсанты слабо приучены к четкому командному языку, стремятся больше рассуждать» (Белорусская объединенная военная школа, март 1935 г.; как видим, утверждения актов осенних смотров 1934 года о «хорошем» и «четком» управлении подразделением московскими и белорусскими курсантами представляют собой явную «липу»);

– «на тактических занятиях от курсантов недостаточно требуют четкости в распоряжениях, приказаниях и действиях; наоборот, курсант […] рассуждает» (Томская артиллерийская школа, июль 1935 г.);

– командный язык нечеток, вместо подачи команд рассуждают, оценка обстановки, отдача приказа, постановка задачи звучат неясно (Киевская объединенная военная школа, март 1935 г.);

– «свое решение курсанты выражают рассказом, а не подачей соответствующих команд, служебных докладов и т. п.» (1-я Ленинградская артиллерийская школа, февраль 1935 г.);

– у курсантов надо «постоянно и неуклонно выправлять командный язык» (Одесская пехотная школа, апрель 1935 г.)209.

Такие же фразы читаем мы и в материалах проверки военных школ и актах выпускных испытаний, сохранившихся от первой половины 1936 года:

– налицо «недостаток у курсантов практических навыков в решении тактических задач и в отдаче устных распоряжений» (артиллерийское отделение Белорусской объединенной военной школы, апрель 1936 г.);

– курсант «недостаточно тренируется в отдаче устных приказаний и распоряжений, в результате чего не вырабатывается четкий командный язык» (Горьковская бронетанковая школа, июнь 1936 г.);

– «недостаточно отработан командный язык» (артиллерийское отделение Орджоникидзевской объединенной военной школы (бывшей пехотной); апрель 1936 г.);

– «слабо развит командный язык» (Сумская артиллерийская школа, апрель 1936 г.);

– налицо отсутствие командного языка» (1-я Ленинградская артиллерийская школа, апрель 1936 г.)