Тайны и судьбы мастеров разведки - Сергей Маслов

— Вы рассказываете в книге об обменах ваших со­трудников и агентов на коллег из западногерманской БНД. Поражает соотношение: если посчитать, то оно составляло иногда чуть ли не один к десяти. К десяти шпионам про­тивника. В чем причина? В том, что вы так ценили своих сотрудников, или в том, что западногерманские джеймсы бонды были настолько плохи?

— И то, и другое. Вот бывший глава контрразведки ФРГ — и короткое время — федеральной разведки Хериберт Хелленбройх часто выступает с тезисом: разведке ГДР было легче, потому что обвинение в шпионаже в Западной Германии влекло за собой менее суровое наказание. И за­падные спецслужбы, мол, должны были с этим считаться. И потому-де они не могли действовать так активно, как разведка ГДР. Я это категорически отвергаю, потому что фактически все было наоборот. Они не считались ни с чем. Меня иногда удивляли легкомысленность и бессмыслен­ность, с которой БНД направляла к нам своих агентов или вербовала их на территории ГДР. Только для того, скажем, чтобы они стояли перед воротами советских воинских частей и считали, сколько танков из них выезжает. У нас такие смешные экземпляры заслужили ироническое про­звище «маршрутники» — потому что они для выполнения подобных заданий под разными легендами выезжали по определенным маршрутам. У нас таких агентов брали горстями. Или гроздьями, если хотите. Либо о них заранее все было известно, либо срабатывали обычные профилак­тические меры безопасности. Так что их агентов в наших тюрьмах было значительно больше, чем наших в их местах заключения.

И тут надо отдать должное министру госбезопасности Мильке. С ним у меня было множество конфликтов, но в вопросах обмена он делал все, чтобы спасти наших агентов. И не только наших, но и советских, и чешских, и польских, и болгарских... Был целый ряд круговых комбинаций об­мена, ще соотношение могло быть и один к пяти, и даже один к десяти. Так, к примеру, был освобожден сидевший в тюрьме в Южной Африке советский разведчик Кузнецов.

— Один из немецких журналов писал, будто бы из ва­ших агентов в бундестаге можно было образовать фракцию. А почему бы было ее не создать?

— Создать фракцию в парламенте развитой капитали­стической страны — это не под силу никакой разведке. Это явное преувеличение ее роли. Но вот идея создания в За­падной Германии левосоциалистической партии—то есть такой, которая в политическом спектре занимала бы место слева от СДПГ, — в воздухе витала. Генератором этой идеи было руководство ГДР. Ваг для такого новообразования у нас нашлись бы подходящие по взглядам люди. Это были не только завербованные агенты, но и те, кого мы кратко обзначали словом «контакты». Но, проанализировав ситуа­цию, мы пришли к выводу, что в конкретных объективных условиях у такой партии не будет перспективы. А нам жаль было тратить па это свои контакты. И мы пришли к мнению, что лучше все-таки использовать наших людей внутри существующих больших партий.

— Вы прекрасно владеете русским языком со времен своих московских отрочества и юности. Думаю, что вы слышали и массу наших анекдотов о разведчиках — о Штирлице, к примеру. Или о том, что «шпион живет эта­жом выше».

— Да.

— Есть ли место анекдотичным ситуациям в реальной жизни разведчика?

— Я вам расскажу один эпизод. А вы уж сами догадае­тесь, анекдотичен ли он, трагикомичен или по-настоящему драматичен.

19 января 1979 года, в мой день рождения, я получил подарок: в отделе XIII нашего сектора научно-технической разведки был взломан сейф секретариата. Вскоре выяс­нилось, что с похищенными документами ушел на Запад наш сотрудник, старший лейтенант Штиллер, работавший в подразделении, которое ведало вопросами ядерной физики, химии и бактериологии. Сам по себе Штиллер был величиной незначительной. Но он унес с собой до­кументы, в которых были указаны псевдонимы наших агентов и краткая аннотация информации, которую мы от них получили.

В результате одной супружеской паре — ученым, за­нимавшимся в ФРГ проблемами атомных реакторов, — удалось избежать ареста только благодаря своей наход­чивости. В дверь их квартиры уже собиралась вломиться уголовная полиция. Наших агентов спасло лишь то, что полицейские через дверь решили уточнить: здесь ли живет господин такой-то? Глава семьи не растерялся и ответил, что «такой-то» живет двумя этажами выше. Пока топот каблуков полицейских уносился вверх по лестнице, муж и жена выскочили из дома и исчезли.

Другого нашего агента, работавшего в Центре ядерных исследований в Карлсруэ, мы тогда успели предупредить по телефону лишь в тот момент, когда полиция уже пере­ступала порог его квартиры. Но по пути в следственный изолятор он сумел выпрыгнуть из автомашины и сбежать. Он оказался проворнее в беге по гололедице. Преследо­ватели, скользя, падали. Наш разведчик же сумел затем неопознаїшьім перебраться в ГДР.

Но везение сопутствовало не всем, кого предательство Штиллера поставило под угрозу. Тогда был арестован про­фессор университета в Геттингене, а также физик-ядерщик, который работал во Франции.

— В книге вы пишете, чго отказались от устранения предателей, хотя, к примеру, были хорошо осведомлены о новом месте жительства Штиллера...

— Я не говорю об отказе от возмездия как такового. Я пишу об отрицании мести, не совместимой с понятием правосудия.

От предательства не застрахована ни одна спецслужба. Яд его нам приходилось испить не только после бегства Штиллера. Понимаете, после заключения межгосудар­ственного договора между ГДР и ФРГ, после подписания Заключительного акта в Хельсинки нам нужно было учитывать возможный политический ущерб. То есть если бы, скажем, была возможность вернуть предателя на территорию ГДР и передать в руки правоохранительных органов... Кстати, за такую операцию я в объединенной Германии был осужден в 1997 году. Мне припомнили старое. Предателя доставили в ГДР из Австрии. И моя служба была причасгна к этому. Правда, тогда дело не дошло до смертного приговора. Но человек получил се­рьезную меру наказания.

— Если в двух словах — как это было технически воз­можно?

— Ну, мы фактически держали его под контролем с по­мощью нашего агента в Западном Берлине, куда он ушел с любовницей. И наша агентура направляла его шаги. В ре­зультате предатель оказался в Австрии, где нам удобнее было действовать. Агент доставил его до определенного места, где перебежчика уже ждали наши боевики. Ну а потом переправили его через австрийско-чехословацкую границу — это было уже не так трудно...

Суд не поверил в мою непричастность к этому делу.

— Вилли Бравдт однажды отозвался о вас: «На его ру­ках нет крови». Тем более любопытно, что вы не отрицаете использования спецсредств для физического устранения тех или иных лиц по крайней мере одной из разведок соцстран — болгарской.

— Как я могу это отрицать после того, как Калугин сам расписывал такие вещи. Я не подписал ни одного докумен­та, не дал ни одного указания для проведения с помощью наших сотрудников или агентов такого рода акций.

— О применении яда в практике спецслужб как тако­вой известно с незапамятных времен. Но вы упоминаете в своей книге об имевших место в истории разведок случаях устранения людей с помощью препаратов, которые дово­дили людей до самоубийства. Лично для меня это было откровением...