Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

суверенитет. «Я утверждаю, что парламент имеет право связывать и сдерживать Америку. Наша законодательная власть над колониями суверенна и верховна. Когда она перестанет быть суверенной и верховной, я бы посоветовал каждому джентльмену продать свои земли, если он может, и отправиться в эту страну». То, что парламент суверенен, конечно, было трюизмом; но в последовавших за этим любопытных советах Питт раскрыл, что на самом деле означает это клише. Почему джентльмены должны продавать свои земли в Британии и бежать в Америку, если парламент перестанет быть суверенным над колониями, озадачивает нас сегодня гораздо больше, чем это было с Питтом, который полагал, что суверенитет, право государства облагать налогами и лишать жизни, является также источником политического и социального порядка. Суверенитет как высшая власть не мог быть разделен, поскольку раздробить суверенитет означало разрушить его: логически — создав абсурд imperium in imperio, государство в государстве; реалистически — пригласив гражданскую войну. Для парламента было немыслимо разрешить кризис в Америке, признав колониальные ассамблеи равными себе в вопросах налогообложения и законодательства и лишь связанными общей верностью королю. Отказаться от власти таким образом было бы то же самое, что признать корпорацию самого жалкого района в Уэльсе равной Палате общин, и это мгновенно положило бы конец верховенству парламента в Великобритании. В лучшем случае такое отречение воссоздаст Темные века, когда бароны нападали друг на друга по своему усмотрению под взглядом бессильного короля. В худшем случае оно повергло бы Британию в естественное состояние, в гоббсовскую войну каждого человека против своего соседа. Единственным рациональным ответом на подобные кошмары было бы, конечно, убраться к черту: или, как язвительно предложил Питт, продать свои земли и переехать в Америку, где англичане все еще были достаточно мужественны, чтобы свято хранить свою собственность и свободу.

И наконец, сама сила. Питт провозгласил то, что фактически стало статьей веры для членов парламента, когда сказал: «В хорошем деле, на прочном дне, сила этой страны может разбить Америку на атомы». Лишь для того, чтобы напомнить им о своей собственной роли в создании этого обстоятельства, он добавил: «Я знаю доблесть ваших войск. Я знаю мастерство ваших офицеров». Каждый англичанин знал их. Великобритания лидировала в мире по военно-морской мощи. Королевство, способное лишить Францию ее империи и подрезать крылья Испании, могло по собственному желанию уничтожить Америку. Колонии не представляли никакой угрозы такому могуществу, кроме моральной; именно поэтому Питт начал свое утверждение с оговорки: «В хорошем деле». Только косвенно, «потянув за собой конституцию», Америка могла навредить Британии. Только парламент мог разрушить политический порядок в Британии, и он неизбежно сделал бы это, если бы упорно пытался искоренить права колонистов. Если не принимать во внимание моральные факторы, уравнение сил неукоснительно складывалось в пользу метрополии.

Унитарная Америка, суверенный парламент, непобедимая британская армия — эта троица убеждений определяла консенсус среди тех, кто определял политическую жизнь и осуществлял власть в Британии, независимо от их конкретных взглядов на колониальную политику. Но Америка не сопротивлялась; многие американцы сопротивлялись. Они сопротивлялись утверждению суверенитета парламента над ними — не потому, что отрицали власть парламента, а потому, что считали, что суверенитет, утверждаемый в абсолютных терминах, лишает их права на свободу, принадлежащего им по праву рождения — английского. Что касается непобедимости британского оружия, то колонисты, которые никогда не преуменьшали свой вклад в победу Британии над Францией, придерживались других взглядов. На самом деле Америка была более расколота, чем представлялось Питту и его современникам, Британия менее всемогуща, чем они думали, а скала парламентского суверенитета, на которой, по их мнению, зиждилась британская конституция, легко могла стать скалой, на которой будет зиждиться британская империя.

Кризис, связанный с Гербовым актом, показал, что при достаточной провокации колонисты могут преодолеть глубокие внутренние разногласия и противостоять власти Британии во имя английской свободы. История кризиса могла бы с полным основанием предположить, что власть империи можно поддержать, не провозглашая парламентский суверенитет и не оправдывая страхи, которые объединили колонистов, а, скорее, восхваляя британский характер колонистов и культивируя их эмоциональную идентификацию с метрополией — и спокойно позволяя внутриполитическим конфликтам в Америке вернуться в свое естественное русло. Но это послание не мог прочесть никто, ослепленный иллюзией британской военной гегемонии, и мало кто из британцев желал отбросить блестящее видение побед при Квебеке и Гаване, чтобы созерцать более мрачное зрелище индейских воинов, уничтожающих гарнизоны красных мундиров при Мичилимакинаке и Венанго и держащих в заложниках Детройт и Ниагару.

Одновременное принятие Декларативного акта и отмены Гербового закона позволило разрешить кризис империи, не изменив триединства убеждений, на которых основывались британские рассуждения об Америке. Окончание кризиса также никоим образом не примирило колониальные и британские взгляды на имперские отношения — взгляды, расхождение которых стало очевидным под совместным давлением войны, депрессии и попыток Джорджа Гренвилла навести порядок в империи. Программа Гренвилла могла лежать в руинах, но все проблемы, которые он пытался решить, все еще оставались, в формах, усиленных течением времени, восстанием индейцев и самим Гербовым актом. Британское правительство оставалось погрязшим в долгах и стесненным в средствах. Его армия в колониях была более дорогой и менее эффективной, чем когда-либо. Торговая депрессия не закончилась, и государственные доходы, зависящие от торговли, не увеличатся, пока она не закончится. Внутренние районы Северной Америки оставались неуправляемыми, и мир должен был привести к нашествию скваттеров, которые вполне могли сделать их неуправляемыми. И наконец, ко всему прочему, энтузиазм колонистов по отношению к империи, столь мощной и сплоченной в последние годы войны и столь, казалось, безграничной в ее конце, был ослаблен томительными, полуоформившимися опасениями, что в высших кругах имперской власти еще могут замышлять уничтожение собственности и свободы колонистов. Таким образом, у американцев и их британских родственников были все основания радоваться окончанию кризиса, связанного с Гербовым актом. Но когда они, наконец, вытерли пену со своих подбородков, их империя зазвенела так же пусто, как бочка, ответившая на пожелание последнего пирующего.

ГЛАВА 73

Язвительная постлюдия: колонии после отмены

1766 г.

ЕСЛИ НЕ ПРИНИМАТЬ во внимание праздничные мероприятия, отмена Гербового закона принесла колониям мало заметных изменений. В течение зимы и весны 1766 года «Сыны свободы» подавали уведомления судьям и таможенникам

Откройте свои суды, и пусть восторжествует правосудие

Откройте свои офисы, и пусть торговля не терпит неудач

и делали все возможное, чтобы купцы соблюдали соглашения о неимпорте, но в остальном все шло как обычно. Поскольку дела и так шли плохо, корабли, праздно