Дневник артиллерийского офицера - Борис Геннадьевич Цеханович

Собрались мы в кабинете у зам по тылу. Во главе стола сидел полковник Никитин, рядом с ним хозяин кабинета заместитель по тылу. Зам по воспитательной Быстров Игорь Геннадьевич вольготно расположился в кожаном кресле, а зам по вооружению подполковник Анистратенко и я сели друг напротив друга. Чуть в сторонке независимо сидел подполковник Тимохин.

– Семёнов, заходи, – дверь скрипнула и в кабинет браво шагнул командир первого дивизиона и как он это умел делать, лихо доложился, – Товарищ полковник, товарищи члены аттестационной комиссии подполковник Семёнов на аттестационную комиссию прибыл.

– Садитесь, товарищ подполковник. Молодец. Умеешь, когда надо.

Подполковник сел на стул, а командир пододвинул к себе бумаги.

– Товарищи офицеры, ко мне поступил рапорт командира первого дивизиона с просьбой рассмотреть его кандидатуру на полковой аттестационной комиссии на предмет дальнейшей учёбы на адъюктуре артиллерийской академии. У кого, какие будут мнения по этому рапорту?

– Может, его сначала послушаем? – Предложил замполит.

– Ну что, Семёнов, что скажешь?

Константин Иванович поднялся и, видя, в принципе, благожелательное к себе настроение, бодренько заявил: – Да, вроде бы, говорить и не о чём. Вы меня знаете и по мирному времени, видели и в боевой обстановке. Хочу дальше продолжить своё военное образование, чтобы передавать свой опыт в дальнейшем молодёжи…

Командир болезненно поморщился: – Константин Иванович, давай без высокопарных слов. Товарищи офицеры в общем понятно. Кто хочет высказаться? Борис Геннадьевич, твой подчинённый тебе первому слово.

Что ж, вполне логично и я не собирался отсиживаться в сторонке, поэтому начал с вполне безобидного вопроса: – Константин Иванович, – Семёнов с готовностью развернулся в мою сторону, – Прежде чем выскажусь, ответь мне на несколько вопросов. Меня в Чечне генерал Шпанагель достал, насчёт тебя. Ты прибыл в пункт постоянной дислокации в конце декабря и тебя никто не мог выловить. Где ты был до этого времени?

– Борис Геннадьевич, вы же знаете, что из Чечни я убыл с тяжёлой контузией и раненый осколками мины в ноги. Поэтому, после прибытия сразу лёг в госпиталь и лежал там. Да…, несколько раз с госпиталя убывал на пару дней домой к жене. А так меня ведь просто было найти: адрес один – окружной госпиталь…

Видя, как у нас стали вытягиваться в недоумение лица, Семёнов стал нервно открывать папку и зачастил: – Да, да … Вот тут у меня справка из госпиталя… От профессора, что у меня тяжёлые ранения и контузия…

Подполковник наконец-то нашёл нужные бумаги и протянул их командиру полка: – Посмотрите, товарищ полковник….. Не просто от кого-то там, а от профессора медицинских наук…

В кабинете повисла тяжёлая тишина и Семёнов, вдруг поняв, отчего мы замолчали, густо и мгновенно покрылся испариной, сильно покраснев. После чего быстро отдёрнул руку с бумагами и спрятал их в папку. Попытался что-то сказать, но передумал и сел на стул. Мы молчали, даже не зная как реагировать на произошедшее. Каждый из нас достаточно долгое время командовал людьми и не раз, и не два сталкивался с тем, что наши подчинённые пытались обмануть нас – своих командиров и начальников. Да и сами мы, если была необходимость «вешали лапшу» своему начальству. Когда это хорошо проскакивало, а когда обман раскрывался и тогда над нашей нерадивой головой собиралась гроза. Я, будучи командиром взвода, даже поощрял своих солдат за то, что они иной раз могли обмануть меня. Правда, это бывало достаточно редко, но считал, что если меня мой подчинённый обманул – то обманет и моего, вышестоящего начальника. И наоборот – наказывал своих подчинённых, если тот застигнутый на нарушении, мялся и мямлил. Русский солдат всегда отличался смекалкой. Невольно вспомнился случай, произошедший в мою службу в Германии. В ходе московской проверки, на полигоне, нашему дивизиону была поставлена задача сосредоточенным огнём трёх батарей уничтожить цель. Вроде бы всё шло нормально, но в ходе передачи данных по радиостанции произошёл сбой в команде. И мы, ожидая увидеть море огня на месте цели, с ужасом увидели три хороших, аккуратных залпа. Первая батарея перелёт цели 150 метров, вторая батарея залп по цели и третья 150 метров недолёт залпа. На КНП повисла тягостная тишина и проверяющий в недоумение повернулся к командиру полка и тот, не моргнув взглядом, выпалил: – Товарищ полковник, только что вы наблюдали, как одновременно первой и третьей батареей дивизион пристрелял цель, получив таким образом твёрдые «плюс и минус», а второй батареей, также одновременно, перешёл к стрельбе на поражение тем самым в кратчайшее время уничтожил цель. – Проверяющий, полковник из пехоты, пытливо вглядывался в непроницаемые лица офицеров-артиллеристов, где-то понимая, что его обманывают, причём обманывают нагло, но потом внезапно сдался и устало произнёс: – Ну, что ж – молодцы…

Командир полка проявил находчивость и полк получил общую хорошую оценку.

Но тут мы наблюдали совершенно другое. Офицер сумел убедить себя, обмануть себя до такой степени, в том что он был ранен, что забыл как эти самые офицеры, решающие его дальнейшую судьбу, его же и выгоняли с войны.

– … Мда…, – задумчиво протянул командир полка, – Семёнов, ты хоть спасибо начальнику артиллерии сказал? Если бы не он тогда – полетел бы ты сюда с «волчьим билетом»…. Борис Геннадьевич, ну как теперь будем решать?

Все члены аттестационной комиссии с любопытством глядели на меня – я должен первым сказать решающее слово и задать тон дальнейшему обсуждению. А мне не хотелось говорить. Но я был начальником над Семёновым, да и прятаться за чужие спины не любил из-за чего частенько страдал – но в тоже время мог смело глядеть другим, в том числе и своим подчинённым в глаза, зная, что не спасовал.

– Константин Иванович, ты моё отношение к себе знаешь. Я не раз открыто его высказывал тебе в глаза. Знаю твои сильные и слабые стороны. Тогда, в декабре, спокойно мог бы воспользоваться моментом и «утопить» тебя, но не стал… Дали тебе нормально и подчёркиваю – с честью уехать. Я морщился, когда до меня доходили рассказы, как ты здесь хвастался мифическими ранениями и тяжёлой контузией. Со штаба округа мне звонили и спрашивали – Правда ли это? И тут я тебя не сдал. Перед комиссией решил: посмотрю, как он себя поведёт – так и решу. Если что-то понял – препятствовать не буду. Пусть едет учится…

Но, Константин Иванович, извини, но сейчас ты прыгнул выше своей головы и ничего ты не понял, Константин Иванович, – с горечью констатировал я и повернулся к полковнику Никитину, – я против, товарищ полковник.

Командир полка повернулся к Тимохину: – Ну,