На ближних подступах - Николай Васильевич Второв

— Шнель! Быстра!

Посреди села выстраивали жителей в две шеренги. Многие держали пилы, топоры, лопаты. Высокий немец наводил порядок в строю. На правом фланге стояла древняя старуха, в руке у нее серп с обломанным концом. Немец вырвал серп, швырнул в канаву, сунул старухе тяжелый лом, она оперлась на него, как на посох. Девочка лет шести цеплялась за подол матери. Немец оттащил ее в сторону. Девочка, завизжав на всю улицу, кинулась назад, упала. Из карманов ее пиджачка выпали морковки…

Щеголеватый офицер держал перед строем речь:

— Наш доблестный армия надо быстро нах Москау! Все должен ремонтирен дорога. Кто будет отказаться — расстрел! Кто плохо работать — расстрел! Кто хорошо работать… — Гитлеровец запнулся, не нашел нужных слов, гаркнул: — Хайль Гитлер!

После этой речи всех погнали в Сумароковский лес. Толя, Володя и Юра шагали рядом.

Сумароковский лес. С обеих сторон дороги заросли ольхи, орешника, малины. Дальше начинается настоящий лес: осины, елки, березы; торфяные канавы, пни, кучи валежника — чащоба. Здесь водятся лоси, зимой сюда заходят волки.

Дорога идет по низине, ни вправо, ни влево объездов нет. Собственно, это и не дорога, а извилистая просека, залитая водой. Под бурой жижей скрыты ухабы, канавы, узловатые корневища.

Зарывшись в илистую грязь, вереницей стояли немецкие машины, тягачи, орудия. То тут, то там рявкали моторы; машины вздрагивали, напрягались, рванувшись с места, еще глубже уходили в вязкое месиво.

Гитлеровцы гнали людей по грязи вдоль колонны, в сторону Кукишева. Толя, Володя и Юра молчали, считали машины и орудия.

— Запоминайте, потом сравним! — вполголоса сказал Толя. И добавил: — Ни черта тут нет особенного, фашисты тоже едут на Волоколамск. Иначе они свернули бы раньше. А теперь их путь через Осташево.

Немецкие саперы расставили людей по обочинам дороги, приказали пилить лес для настила. Толя работал в паре с Володей. Рядом с ними трудились Юра и дед Карасев. Пилить было трудно: тупая пила не лезла в сырую березу. И это было хорошо.

Немецкие автоматчики, не обращая внимания на стариков, зорко охраняли парней и девушек. Толя пилил и с тревогой поглядывал на Юру: тот все косился на лесную чащу. Толя, как будто за топором, подошел к другу и шепнул: «Бежать только по моему сигналу. Приказываю!»

Юрка с удивлением взглянул на товарища. Глаза Толи были серьезны и строги. Впервые он отдавал приказ и впервые почувствовал ту ответственность, какую налагает на человека слово «приказываю»…

Гитлеровец стоял в трех шагах. Работа продолжалась. Толя с Володей подпилили наконец березу.

— Вали в чащу! — шепнул Толя.

Береза, прошумев, рухнула между двумя елками, заклинилась.

— Отлично, до вечера работенки хватит!

Подбежал солдат, заорал:

— Руски свинья! Не уметь! Тут надо тяп-тяп!

— Башку бы тебе, гаду, тяп-тяп, — проговорил Володя, когда немец, наоравшись, отошел в сторону.

Опять заморосил дождь. С начала работы прошло часа три, а возможности к побегу не представилось. Как только начнет темнеть, немцы всех построят, погонят в село. Из колонны не убежишь.

Низко над лесом послышался нарастающий рокот моторов. Почти касаясь верхушек деревьев, пролетели три самолета. Кто-то закричал пронзительно:

— На-аши!..

Все бросили работу и, позабыв о немцах, глядели в небо. Один из самолетов развернулся, пошел вдоль дороги. И немцы и жители Сумарокова бросились в лес. Послышались пулеметные очереди сверху, грохнули три взрыва. Толя свистнул…

— Вот дают!.. — дрожа от восторга, повторял Юра, догнав товарищей, которые уже были далеко от дороги.

Через два часа разведчики были в отряде. Они доложили командиру о количестве войск в Сумароковском лесу. Указали место, где застряла немецкая колонна. Да, оттуда до самого Осташева поворотов на проезжие дороги нет. А через Осташево немцы в последние дни двигались на Волоколамск и Рузу.

Разведчики уже поели и легли спать. А в штабной землянке шел разговор.

— Нет, Иван Николаевич, людей у нас мало, налет на колонну не могу разрешить, — не совсем уверенно повторил Бормотов.

— Александр Иванович! Ведь никакого риска. Что могут сделать гитлеровцы ночью, в такую темень? Ведь не в штыковой бой людей пошлем. Из леса гранатами, по застрявшим в грязи машинам… А как эта операция встряхнет партизан, как подбодрит она все население!..

— Встряхнет… Подбодрит… — задумчиво проговорил Бормотов. И вдруг улыбнулся командиру отряда Назарову: — Что ж, Иван Николаевич, вы неплохо мыслите. Придется будить разведчиков… Подберите надежную группу нападения.

Когда совсем стемнело, Толя, Володя и Юра шагали опять в сторону Сумароковского леса. На этот раз за ними шел отряд партизан.

На ночь немцы угнали жителей обратно в село. Машины и орудия охранялись солдатами. Их обстреляли из кустов партизаны. В машины полетели гранаты. Когда загорелись три автомашины и пламя осветило глухой лес, ударили вражеские пулеметы. Но партизанские гранаты гремели уже далеко, в хвосте колонны. И там вспыхнуло пламя.

13

Маленькая деревушка Шапкино стоит вдали от больших дорог. Кругом лес. Сюда немцы заходили не часто. На краю деревни в новом пятистенном доме живет Емельян Зайцев — бывший печатник Осташевской типографии.

На вид дом кажется нежилым. В одной половине гуляет ветер; все стекла в окнах выбиты. Во второй половине, разделенной тесовой перегородкой на две комнатки, разместилась семья Зайцева: отец и четыре взрослые дочери — Надя, Катя, Дуся и Нина. Здесь же поселился и «квартирант» — наборщик Петр Соколов, сослуживец Зайцева.

На опушке леса, невдалеке от дома Зайцева, пасмурным ноябрьским вечером встретились пожилой бородатый мужчина в ватнике и высокая стройная девушка. Миновав огород, они скрылись во дворе дома. Это были Павел Васильевич Жуков, редактор подпольной типографии, и Надя Зайцева.

В доме Жуков поздоровался со всеми за руку, как старый знакомый, и сразу же обратился к Кате:

— Вот сводка. Сегодня утром по радио принял. Только не знаю, разберешь ли?

— Не привыкать к вашим закорючкам, — улыбнулась девушка.

Катя Зайцева до войны работала учительницей в сельской школе. Теперь в подпольной типографии на нее возложили обязанности машинистки и корректора. Она взяла из рук Жукова листок, пробежала глазами. Вздохнула.

Зайцев тщательно занавесил окна, потом зажег семилинейную лампу. Надя, стоявшая у двери, вновь вышла на улицу: она первой заступала в ночной караул. Катя уселась к столу, начала разбирать жуковские «закорючки». Жуков подсел рядом, помогал читать.

В подпольной партизанской типографии начался обычный трудовой день.

— Готово, Павел Васильевич, — подняла голову Катя и подвинула редактору исписанные красивым почерком листки из ученической тетради.

Жуков еще раз просмотрел