Офицерская кровь «бескровной» революции. Февраль – Июль 1917 года - Владимир Виленович Шигин

от фронта. Рошаль даже изображал шизофреника в психоневрологическом институте. Теперь же все трое были «мобилизованы» в вожди балтийских матросов. Думаю, что и лидеры большевиков прекрасно понимали, кого они посылают для укрепления своих рядов на флот, но выбирать тогда было просто не из кого.

Сразу же после образования Гельсингфорского Совета, там началась отчаянная борьба сторонников различных партий. Состав Гельсингфорского совета был весьма пестрым: левые и правые эсеры, большевики и меньшевики, а кроме того анархисты и просто бунтари, не признающие никого. Борьба обострялась с каждым днем и враждующие стороны в средствах не стеснялись. При этом главенствовали в Совете вовсе не партийные функционеры, а матросы, образовавшие собственную матросскую секцию.

Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «В апреле группировки в Совете резко обозначились; стали отчетливо проявляться разница во взглядах на революцию и интересы отдельных групп. К меньшевикам примыкали, записывались в их партию почти исключительно офицеры, писаря, баталеры. До поры до времени они в Совете являлись сильнейшей группой, но нас это не огорчало. Свою работу мы направили непосредственно на корабли, в матросскую гущу… Там мы постепенно отвоевывали себе первое место. Уже к концу апреля многие корабли» как-то: «Республика», «Петропавловск», «Севастополь», «Андрей Первозванный», «Аврора», «Россия», а также Свеаборгская рота связи, почти целиком стояли на нашей платформе. На этих кораблях начали выносить резолюции недоверия своим представителям в Совете и требовали переизбрания последнего. Параллельно с нами усиленно боролось за свои взгляды и нарождавшееся левое крыло эсеров; однако левые еще не порывали связи с правым течением своей партии. Меньшевики же, ослепленные своим пребыванием у власти, не замечали, что вокруг них постепенно увеличивалась пустота. Они теряли массу. По существу, среди меньшевиков было мало таких, кто хорошо знал бы психологию матроса, тонко понимал бы его чувства, умел бы считаться с ним, учесть его настойчивость и упорство в требованиях. Между тем именно знание этих свойств матросов, а не формальная численность членов той или иной партии имело решающее значение. Матрос – это вечно бунтарская душа, рвавшаяся к свободе; он не мог через неделю после революции примириться с «тихой пристанью». Его мятежная душа рвалась вперед, она чего-то искала, она толкала его к действию, к активности. Между тем матрос видел несоответствие между делами и словами меньшевиков и эсеров и терял доверие к этим «вождям» февральской революции. Это прекрасно знала и учитывала наша маленькая группа, вышедшая из тех же матросов, и потому-то матросам удалось постепенно захватить власть в свои руки. Считается, что Временное правительство потеряло свое влияние и свою власть над Балтийским флотом только в конце сентября 1917 года; это неверно. Власть Временного правительства над Балтфлотом фактически была потеряна еще в апреле. Флот жил своей собственной жизнью, шел своей дорогой, независимо от политики правительства, а если и были колебания, то этим нисколько не опровергается тот факт, что влияние над флотом Временное правительство утратило еще весной 1917 г.»

Временное правительство, стремясь найти управу на балтийских матросов, попыталось навести собственные порядки в морском ведомстве. 4 апреля 1917 года, Балтийский флот был передан в подчинение Северному фронту. При главнокомандующем армиями Северного фронта было образовано специальное Военно-морское управление во главе с капитаном 1 ранга В.М. Альтфатером. Зато в подчинение Морского штаба ставки (МШС) вошли речные и озерные флотилии.

8 апреля 1917 года по флоту было объявлено постановление Временного правительства «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» от 20 марта 1917 года. Никакого практического значения для подавляющей массы матросов, которые, были настроены совсем не религиозно, это постановление не имело. Поэтому в Гельсингфорсе, в Кронштадте и в Ревеле никакой реакции на это не последовало.

Уже в первые дни Февральской революции в Кронштадте матросы сорвали свои погоны и потребовали от офицеров того же самого. Несмотря на то, что большинство офицеров выполнило это требование, начались эксцессы. Когда отдельные офицеры отказывались выполнять матросское требование, те, силой срывали у офицеров погоны. Порой эти столкновения кончались для офицеров трагически.

Неожиданно матросскую позицию поддержал помощник морского министра контр-адмирал М.А. Кедров. Уже в эмиграции тогдашний морской министр А.И. Гучков вспоминал: «Я расходился только с Кедровым: он стоял за уступки, я за большой отпор. У нас было раз резкое столкновение по вопросу о погонах. Что касается моряков, там резче была оппозиция против погон, и были случаи, когда команды целых судов сами сняли погоны. Кедров говорил, что нужно это узаконить, чтобы не было борьбы. Было решено упразднить погоны во флоте, причем Кедров ссылался на то, что в заграничных флотах допускается отсутствие погон во флоте только в особых случаях. Разошлись мы с ним в том, что он настаивал, чтобы это была общая мера, которая распространялась бы не только во флоте, но и на армию. Это была ошибка…» В середине апреля 1917 года на собрании офицеров флота в Гельсингфорсе было принято решение всем офицерам снять погоны. Себя офицеры оправдывали тем, что в большинстве иностранных флотов их коллеги носили только нарукавные нашивки. Следовательно, переход к нарукавным нашивкам не затрагивал офицерской чести.

* * *

А затем в стране разразился первых после революции политический кризис. Позиция Временного правительства, считавшего себя единственным законным преемником власти в России, по вопросу о войне была однозначной: верность союзническим обязательствам перед Антантой, продолжение войны до победного конца и заключение мира с обязательным условием контроля над Константинополем, а также проливами Босфор и Дарданеллы.

Однако народные массы настойчиво требовали, чтобы Советы и правительство во всеуслышание объявили цели войны, открыто отказавшись от аннексий и контрибуций. В Петрограде, Москве и других городах происходили многолюдные митинги и демонстрации под лозунгами мира.

Вынужденный считаться с этими настроениями, Петроградский Совет 14 марта опубликовал «Воззвание к народам всего мира», заявив от имени российской демократии, что «она будет всеми мерами противодействовать захватнической политике своих господствующих классов и призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира». Воззвание носило декларативный характер, не указывало конкретных мер борьбы за мир. Более того, под предлогом защиты свободы от опасности извне, оно призывало армию продолжать войну. Лидеры Совета уговаривали Временное правительство издать аналогичный документ. После долгих торгов и поисков компромиссных формулировок 28 марта появилось «Заявление Временного правительства о войне». Подчеркивая необходимость продолжения войны, правительство при этом провозглашало, что целью свободной России является «не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов». Декларация Временного правительства вызвала тревогу в правящих кругах держав Антанты. Англия и