Топливо Победы. Азербайджан в годы Великой Отечественной войны (1941–1945) - Михаил Юрьевич Мухин

Айронсайд отдавал себе отчет, что подобные действия неизбежно приведут западных союзников к войне с СССР, но в сложившейся обстановке считал это совершенно оправданным[290]. Как видим, уже в начале 1940 г. в Лондоне авиаудар по Баку рассматривался как вполне возможный ход в дискурсе разворачивавшейся Второй Мировой войны. Впрочем, значение нефтяных скважин Азербайджана понимали не только англичане. Так, 1 февраля военный министр Ирана Нахджаван запросил военного атташе Великобритании Андервуда о возможности приобретения в Англии 60 бомбардировщиков и 20 истребителей в дополнение к 15 истребителям, уже обещанным Альбионом. Хорошо понимая, какие именно аргументы вызовут наибольшее понимание у Андервуда, Нахджаван выразил «готовность пожертвовать половину бомбардировочной авиации Ирана с целью разрушения или повреждения Баку». Министр предложил также «координацию иранских и британских наступательных планов для войны против России»[291]. Всего через два дня французский генштаб поручил командующему ВВС в Сирии генералу Жоно, известному своим высказыванием «исход войны решится на Кавказе, а не на Западном фронте», рассмотреть возможность нанесения воздушного удара по Кавказу[292]. В конце февраля Гамелен[293] представил руководству Франции план, в котором предлагал нанести несколько мощных авиаударов по Баку и Батуми[294]. В качестве обоснования Гамелен сообщал, что «операция против нефтепромышленности Кавказа нанесет тяжелый, если не решающий, удар по военной и экономической организации Советского Союза. В течение нескольких месяцев СССР может оказаться перед такими трудностями, что это создаст угрозу полной катастрофы. Если будет достигнут такой результат, то вокруг Германии, которая лишится всех поставок из России, замкнется кольцо блокады на Востоке». Для нанесения ударов предлагалось использовать 6–8 групп по 13 тяжёлых бомбардировщиков в каждой[295]. В марте 1940 г. с авиабазы Хаббания начались разведывательные полёты британских самолётов в район Баку для уточнения целей предполагаемых авиаударов[296]. В результате успешных операций вермахта весной 1940 г. сначала в Норвегии, а затем – в Бельгии и Франции, планы англо-французского руководства изменились. Но важно отметить, что уже на тот момент практически для всех заинтересованных лиц была очевидна критическая важность для СССР бакинского района вообще и его нефтепромыслов в частности.

Хорошо понимал значение советской нефти (а в прошлой главе мы уже выяснили, что на тот момент основная нефтедобыча СССР была сосредоточена в Азербайджане) и Гитлер. Интересно, что он рассчитывал, будто бы число жертв со стороны немцев при нападении на Россию не превысит число занятых в производстве синтетического топлива. Нефть сыграла огромную роль в решении Гитлера напасть на Советский Союз, а по показаниям Шпеера[297], допрошенного уже после войны, – это был вообще главный мотив вторжения. В 1945 г. Шпеер признался на допросе, что «потребность в нефти, несомненно, была основным мотивом при принятии решения о вторжении в Россию»[298]. Несколько позднее он же уточнил, говоря о причинах вторжения в СССР: «Я знаю, что выдвигалось много других причин, но я могу вас заверить, что было для Гитлера главным приоритетом: снабжать нас горючим»[299]. По свидетельству современников, кавказская нефть и стремление обладать ею вообще было для Гитлера своеобразной навязчивой идеей. Он полагал, что нефть Апшерона сделает гитлеровский Рейх полностью самодостаточным и в конечном итоге – непобедимым[300]. Скажем так, в этом подходе было определённое рациональное зерно. В 1939 г. нефтедобыча на территории гитлеровского Рейха составляла всего 805 тыс. тонн. К 1940 г. заправилам Рейха удалось захватить или поставить под свой контроль дипломатическими мерами ряд стран континентальной Европы, но даже с учётом того, что на Германию работали нефтепромыслы Румынии с годовой добычей в 5,5 млн тонн[301], экономика и армия Рейха постоянно испытывали нефтяной голод. В этом смысле стремление получить в своё распоряжение ещё и апшеронскую нефть не должно вызывать удивления. Можно достаточно долго спорить на тему того, насколько весомым был для Гитлера и его приближённых «нефтяной мотив» при обсуждении планов войны против Советского Союза (думается, что там и кроме захвата нефтяных промыслов хватало доводов как геостратегического характера, так и базировавшихся на расистской идеологии «жизненного пространства» и сокрушения «славяно-азиатских орд»), однако несомненно, что и этот мотив также учитывался в Берлине при подготовке плана «Барбаросса». Характерно, что ещё 27 марта 1941 г., то есть до вторжения в СССР, в Германии было создано акционерное общество «Континентальная нефть», акционерами и членами наблюдательного совета которого стали представители крупнейших германских корпораций – «ИГ Фарбен», «Дойче банк», «Дрезденер банк», «Винтерсалль АГ», «Дойче ойл АГ», «Пройссаг», «Брабаг» и др. Правление «Континентальной нефти» возглавил директор «ИГ Фарбен» Э. Р. Фишер и представитель Рейхсбанка и «Дойче банка» К. Блессинг. Причём одной из основных задач нового акционерного общества было управление добычей, переработкой и транспортировкой нефти Апшерона после захвата азербайджанских нефтепромыслов победоносными дивизиями вермахта[302]. Таким образом, апшеронская нефть на рубеже 1930–1940-х годов стала важным геостратегическим фактором, влиявшим на внешнеполитические расчёты практически всех значимых европейских государств.

Особо хотелось бы отметить принципиальное отличие в подходах к этому вопросу руководства разных стран. Для британского и французского командования азербайджанцы представляли собой сугубо географическое понятие – некие аборигены, населяющие провинцию, имеющую ключевое значение для Советского Союза. Что будет с азербайджанцами, работающими на нефтепромыслах и проживающих в Баку и его окрестностях, как авиаудары отразятся на их судьбах – эти вопросы не то чтобы не ставились, эти проблемы вообще не рефлексировались. Гитлеровское руководство, разумеется, было заинтересовано в бесперебойной работе нефтепромыслов Баку и Грозного. И, более того, было готово даже делать какие-то номинальные если не уступки, то хотя бы обнадёживающие жесты любым националистическим силам, выступавшим против «русских коммунистов», то есть – против СССР. Другое дело, что с точки зрения «арийской теории» все эти славяне, азиаты и прочие «унтерменши» по определению не могли считаться ровней представителям «высшей расы». Некоторых из них (например, евреев) следовало уничтожить в первую очередь, некоторых – во вторую, для отдельных «неполноценных» этносов можно было сделать поблажку и процентов 10–15 не уничтожить, а «германизировать», но, в конечном счёте, обречены на исчезновения были все «не-арийцы». Таким образом, единственным актором того международного конфликта, заинтересованным не просто в функционировании бакинских нефтепромыслов, но и в сохранении азербайджанцев как таковых, как социокультурной общности, объединяемой понятием «народ», оставался Советский Союз. Как мы уже говорили в главе III, советское руководство явно не состояло из ангелов с белоснежными крыльями. В 1920–30-е годы правительство СССР предприняло ряд крайне жёстких и жестоких мер, о которых мы ныне можем лишь скорбеть. Но при всём при этом именно советское общество создало условия для резкого роста образования, обеспечило к концу 1930-х годов решение таких застарелых социальных язв как голод, беспризорность,