Операция «Багратион». «Оба удара главные…». К 75-летию операции - Михаил Владиславович Синицын

нечего возразить, кроме того массива документов, которые уже приводились в этой главе. Интересно то, что, по сути, критикуя «слабо подкрепленную» версию Рокоссовского, А. В. Исаев предлагает на основе всего двух документов и мемуаров Г. К. Жукова еще более невероятную концепцию описания событий и в таком случае противоречит даже Василевскому, который «не помнил» ни о каких спорах.

29 апреля 1965 г. в личном письме Рокоссовскому Жуков напишет: «Вы сейчас критикуете Верховного, отстаивая идею „двух главных ударов“.

Прежде всего, из двух наносимых фронтом ударов не могут быть оба главных. (В крайнем случае их можно назвать мощными ударами.) Это азы стратегии. Но не в этом суть вопроса.

Вольно или невольно вы выпятили себя и унизили роль Верховного главнокомандования и большого коллектива Генерального штаба, которые проделали гигантскую работу, прежде чем вызвать командующих в Ставку.

В своей газетной статье (в действительности статья была в „Военно-историческом журнале“. – М. С.), посвященной Белорусской операции, вы писали об эксцессе, происшедшем с вами в Ставке, когда якобы были выдворены из кабинета Сталина.

Вы не правы. Это было в ноябре 1944 года, когда мы вместе с вами докладывали Сталину о необходимости прекратить бессмысленную операцию 47-й армии между Варшавой и Модлиным и о необходимости перехода к обороне всего фронта. Этот факт вы почему-то пристегнули к Белорусской операции»[336].

Характерно, что в мемуарах события ноября 1944 г. Жуков и Рокоссовский также описывают по-разному. При этом у Жукова главным антигероем этого ноябрьского совещания в Ставке почему-то становится Л. П. Берия, который «подогревал Сталина» и был главным противником приостановки наступления[337]. Рокоссовскому Жуков приписывает и следующую фразу, сказанную после этого соверщания: «Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках». Хотя арестован Рокоссовский был при наркоме НКВД Н.И. Ежове, а при Берии, напротив, был выпущен. То, что Жуков рисует такой образ Лаврентия Павловича – неудивительно, учитывая, что он самучаствовал в аресте Берии в 1953 году.

Непонятно также, чем же именно Рокоссовский унизил роль Верховного главнокомандования, ведь план действий 3-го Белорусского фронта был также пересмотрен относительно «Замысла…» от 20 мая и в директиве фронту от 31 мая также имелась формулировка про нанесение двух ударов.

Жуков почему-то пишет это письмо Рокоссовскому почти через год после публикации в 1964 году его статьи в Военно-историческом журнале. Пишет именно письмо, что означает, что два маршала между собой отношений уже не поддерживали. Жуков в мемуарах напишет, что охлаждение отношений между ним и Рокоссовским произошло в ноябре 1944 г., когда Жуков сменил Рокоссовского на посту командующего 1-м Белорусским фронтом. Это не так, во многом благодаря поддержке генералитета Жукову простили «Трофейное дело» и маршал не получил реальный срок. Разлад между Жуковым и маршалами Победы произошел уже значительно позже, в период правления Хрущева, когда маршал Победы попытался стать «русским Бонапартом», за что снова попал в опалу.

Мне не хотелось бы, чтобы читатель считал, что автор весьма критически относится к Георгию Константиновичу. У Жукова много других заслуг, например, он смог отстоять Москву последними силами и лишь с помощью волевого решения о запрете отступлений. Но в вопросе подготовки Белорусской операции у Жукова гораздо больше неточностей. Более того, он словно пытается «перетянуть» все заслуги на себя. Кстати, это отмечалось приказе министра Вооруженных сил Союза ССР в 1946 г., когда Жуков попал в опалу при Сталине: «Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе, в разговорах с подчиненными, разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения»[338]. И когда Жукова будут отстранять от должности министра обороны в 1957 году, будет схожая формулировка: «Товарищи Рокоссовский, Конев, Еременко в своих выступлениях говорили, что он свои поражения раздавал им, якобы все поражения были не его, а их победы присвоил себе»[339]. Поэтому весьма примечательны слова Жукова в письме Рокоссовскому, которое процитировано выше: «Вольно или невольно вы выпятили себя и унизили роль Верховного главнокомандования и большого коллектива Генерального штаба, которые проделали гигантскую работу, прежде чем вызвать командующих в Ставку». Жуков «клеймит» Рокоссовского тем же, за что дважды, в 1946-м и в 1957-м, «клеймили» его самого советские военачальники – за приписывание всех успехов себе самому. Характерно, что, несмотря на это письмо, через три года в мемуарах Рокоссовский все равно напишет о своих «двух главных ударах».

Можно несколько слов сказать и о принципе массирования всех сил и средств на одном участке – Г. К. Жуков применял его неоднократно: на Халхин-Голе, подо Ржевом, в Битве за Берлин.

Есть неточности и у Рокоссовского, когда он иногда пишет о задаче по окружению Бобруйска, хотя таких задач не ставилось. Необходимо помнить в таком случае о так называемом «эффекте хиндсайта», когда впоследствии любой человек начинает оценивать события, уже зная последующие. То есть человек стремится словно «подогнать» предшествующие события к их закономерному итогу. Это есть у любого человека, но, повторюсь, в данном случае гораздо более заслуживающей доверия выглядит версия Рокоссовского.

Замечу, что из авторов воспоминаний факт спора Рокоссовского со Сталиным о «двух главных ударах» полностью подтвердили Рокоссовский и Штеменко[340], частично – Баграмян, отрицали – Жуков и Василевский. Также упоминали о двух главных ударах в поддержку версии Рокоссовского член военного совета фронта Телегин, командующий 65-й армией Батов[341], командующий артиллерией 1-го Белорусского фронта В. И. Казаков[342] и командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов[343], но они на совещании не присутствовали. Начальник тыла 1-го Белорусского фронта Антипенко указывал, что Жуков «не верил в наступление в лесисто-болотистой местности». Характерно, что Телегин был достаточно близок с Г. К. Жуковым и оставался членом военного совета 1-го БФ и с приходом на пост командующего фронтом Жукова. Более того, вместе с маршалом он проходил по «Трофейному делу», правда, в отличие от Жукова, получил реальный срок.

Вполне вероятно, что источников по этой проблеме могло бы быть больше, если бы не официальная позиция в 1970-е гг., когда была издана бóльшая часть мемуарной литературы. Так, уже в первой из статей сборника «Освобождение Белоруссии. 1944», написанных советскими военачальниками, Жуков пишет, что версия о «двух главных ударах» лишена основания. Далее следуют статьи: Василевского, который о совещаниях в Ставке не упоминает; Баграмяна – ни слова о «двух ударах». Наконец, четвертая статья представлена отрывком из мемуаров Рокоссовского, которого к тому моменту уже не было в живых, но и здесь –