ПТБ или повесть о противотанковой батарее - Борис Геннадьевич Цеханович

как-то обиженно и жалобно замычал и рванул в вагон разбираться с «серуном». Я смеялся, но недолго, так как осознал, что остался один и на меня прёт из-за домов человек десять с автоматами в руках.

- Стой! Кто идёт? Стрелять буду. – Заорал я, чуть не сорвав голос.

- Свои, свои…, не стреляйте. Я командир ОМОНа.

Действительно, это были ОМОНовцы: - Где старший?

Показал автоматом на вагон и вслед за ними залез тоже. Не задерживаясь в офицерском вагоне, ушёл к себе, где меня уже потеряли мои офицеры. С юмором рассказал о сложившейся обстановке не только офицерам, но и солдатам, чем немного снял напряжение. Солдаты и офицеры зашевелились и заулыбались, послышались шутки и смех. А убедившись, что здесь всё в порядке, снова вышел в тамбур, где увидел Серёгу Щукина. Он открыл обе двери тамбура для сквозного прохода и курил.

- Боря, - засмеялся Сергей, увидев меня, - сейчас у нас в вагоне сидит ОМОНовский командир, чуть не ревёт. У него весь отряд пережрался спиртом, спьяну им везде мерещатся духи и они лупят из автоматов во все стороны. Сейчас договариваются, чтобы быстрей наш эшелон выпустить со станции, а то он боится, что у нас от пьяной стрельбы пострадавшие будут.

Мы засмеялись, и в этот момент перед нашим тамбуром остановились два ОМОНовца. Сказать, что они были пьяны – значит соврать. Они были в том счастливом состоянии, когда суровая реальность переставала существовать, когда все люди были братьями, когда человек существовал в своём выдуманном и прекрасном мире. И вот появляются два пьяных идиота, для которых существуют только они и трёхлитровая банка спирта. Есть ещё какие-то досадные препятствия, которые надо преодолевать: в данный момент тамбур, куда надо залезать, а руки были заняты банкой.

Бросив к нашим ногам пулемёт, как обыкновенную палку, один из них: с воловьем упорством, пыхтя и тяжело сопя забрался в тамбур. Мы тряслись в немом смехе. ОМОНовец, в упор не замечая нас, поворачивается и нежно, с воркующей дрожью в голосе обращается к напарнику: - Петро, подай мне сюда банку.

- Семён, только осторожно, - с любовью в голосе отвечает другой и как величайшую драгоценность, бережно передаёт Семёну банку. Глядя сияющими глазами на ёмкость с «огненной водой», срываясь с лестницы, при этом разорвав штанину новенького камуфляжа до паха, Петро карабкается к банке. В том же порядке, упорно не замечая нас, Петро почти на брюхе сползает из тамбура на землю, что-то ещё с треском отрывается от его новенького обмундирования, но он этого не замечает. Протягивает руки и принимает банку со спиртом. Семён также, со значительным ущербом для своей формы выпал из тамбура на землю, и о чём-то воркуя, забыв пулемёт, менты стали удаляться к своим вагонам. Мы с Сергеем ржали как сумасшедшие и Щукин, первый справившийся со смехом, прокричал им вслед .

- Мужики, а пулемёт вы нам оставляете?

Петро и Семён в недоумении переглянулись и тупо уставились на нас. Мы закатились в новом судорожном приступе смеха. Казалось, что даже в холодном, ночном воздухе было слышно, как тяжело и со скрипом ворочались пьяные мысли милиционеров. Но всё-таки какой-то пятидесятый мозговой уровень, ещё не залитый до конца алкоголем, помог вспомнить, что у них помимо банки со спиртом был и пулемёт.

- Петро, ну что ж ты так, - с отеческой укоризной произнёс Семён.

Петро молча вернулся и долго: сопя и срываясь, периодически выпадая из почти достигнутого тамбура, лез за пулемётом. Мы смеялись до ломоты в скулах, наблюдая эту борьбу человеческого упорства и земного притяжения. Человек победил, но потерял в этой борьбе силы, так как взяв в руки пулемёт, тут же выпал из вагона и с шумом упал на голову. Был бы он трезвый, то так бы и остался лежать, пока бы его не отправили в госпиталь. А так Петро шустро вскочил на ноги и резво побежал за Семёном. Да…, на следующий день они оба будут добросовестно пытаться вспомнить: откуда у них синяки, и почему тело местами так сильно болит, и почему у них так разорвана форма. Наверняка, они ничего не смогут вспомнить и припишут синяки и разорванную форму каким-нибудь подвигам, которые они совершали на ниве борьбы с духами. Ещё долгие годы они будут рассказывать своим сыновьям и внукам, как доблестно бились с боевиками на станции Песчаная.

И как логическое завершение этого приключения, послышался гудок локомотива и мы двинулись дальше, в неизвестность. Закрыв двери в тамбур, я зашёл к проводнику, чтобы предупредить его о том, что ключ будет у меня до конца поездки.

Меня встретил тоскливый взгляд побитой собаки. Какой-то весь взъерошенный и растрёпанный проводник сидел на своём месте, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Сволочи…, скоты…, уроды…, - обиженно возопил он, - я тут чуть от страха не умер, а вы ржёте как жеребцы в тамбуре.

Я ободряюще похлопал его по плечу. Достал ключ из кармана, показал ему и положил его обратно в карман: - У меня будет, потом отдам.

Всю ночь эшелон малым ходом пробирался по тёмному, без единого лучика света пространству. Мало кто в эту ночь смог заснуть. Кончалась спокойная дорожная жизнь и завтра начнётся новая, полная риска и неизвестности.

…Утро застало нас на станции Ищерская, где мы должны были разгружаться. Станция также была под охраной ОМОНовцев, правда трезвых. Состав подогнали к рампе и моя батарея оказалась первой. Без проволочек завели технику и уже через пятнадцать минут машины батареи были вытянуты вдоль дороги. Сам населённый пункт находился в полутора километров от станции, но очень быстро набежало местное население: женщины, дети, старики, молодые парни. Стояли поодаль и угрюмо наблюдали за разгрузкой. Пока разгружался дивизион: Богатов и я пошли к ОМОНовцам устанавливать взаимодействие, да и вообще – узнать обстановку. Обстановка, по их словам была сложная. Боевики в окрестностях Ищерской есть, но активности пока не проявляют. Вернулись обратно. Пока ходили к ОМОНовцам, на соседний путь прибыл последний эшелон нашего полка - рота материального обеспечения. В окне остановившегося вагона увидел лица улыбающихся прапорщиков Маматюка и