Мои великие люди - Николай Степанович Краснов

шумела толпа. Пришлось протискиваться. И как вошли, сейчас же перегородили вход столом, оставив небольшой прогал, и Саранский с Зубным Врачом сели за билетеров.

— Не все сразу, ёкорный бабай! По одному!

Пятерки посыпались, ухмыляющийся Саранский с видимым удовольствием запихивал их в наволочку. А мы, остальные артисты, поспешили за кулисы готовиться.

Сцену от зрителей отделял кое-какой занавес, штопаный, обветшалый, через него было видно насквозь. Публики прибывало. Большинство знакомые по танцам — девки и парни. Вот пришли Маша-фининспекторша, Катя с женихом, заняли места почетных гостей в первом ряду. Не побрезговали нашим приглашением Ираида-врачиха и Татьяна Павловна. Однако зал еще полупустой. Народу на улице много, но никто уже не заходит. Бегу выяснить, в чем загвоздка.

Вход наглухо перекрыт, Саранский, сердитый, ругается:

— А вы что ж?.. Все без денег?

— У меня не хватает, — пискнул у стола какой-то парнишка.

— Сколько?

— У меня только трояк.

— Давай!.. У кого еще?

С тремя рублями нашлось человек шесть.

— Ну, а вы?

— У меня только два.

— Проходи!..

Потом пускали за рубль, за полтинник и, наконец, за любую мелочь, у кого какая была.

— Есть еще кто? Запираем!

Не успел я подняться за кулисы, как услышал в зале шум хлынувшей с улицы толпы. Саранский приходит с наволочкой, смеется:

— И безденежных всех пустил. Зато публики-и! Гляньте-ка. Битком! Как на порядочном концерте…

Никто не хотел выступать первым. Волновались: тут же девчата со всего села! Лишь Зубной Врач был невозмутим, из всех нас один знал дело.

— Володя, начнем с тебя! — тормошил он Саранского. — Так надо. Сперва выдай фронтовые песни. А там посмотрим.

Поддакнул и я: дескать, должен начать Володя.

— Ну ладно. Ёкорный бабай! Пропадать — так с музыкой!

Саранский и опытнее нас, и более известный в селе: ни одна вечеринка не обходилась без его пения, без его гитары. И вид у него артистический: из смолистых кудрей он сделал чуб под Шаляпина, в белой рубашке, при галстуке, в пиджачке и, как положено артисту, уголок носового платка торчит из кармашка. Собрали для него все лучшее, что нашлось у нашей братвы.

Володя долго усаживался на стуле, держа перед собой зеркальце, просил то одного, то другого посмотреть со всех сторон, как он выглядит, наконец дал знак открывать занавес. Зубной Врач кивнул мне:

— Объявляй! Нет, лучше я! — и, выйдя на сцену, выкрикнул: — Заслуженный… извините, застуженный артист республики Владимир Саранский!

Зал разразился веселым смехом и дружными аплодисментами.

Полная тишина наступила сразу же, как только раздался приятный, бархатисто-переливающийся голос певца.

Володя спел «Землянку», «Темную ночь», «Давай закурим!», «Протрубили трубачи тревогу». Его не отпускали. А те, кто слышал его прежде, выкрикивали:

— Давай «Коробочку»!

— «Дивлюсь я на небо»!

— «Зачем тебя я, милый мой, узнала!»

Это нам было на руку, мы дали занавес, я вышел к публике:

— Надо же и другим дать выступить. А у нас репертуар обширный. Скажу по секрету, что наш друг пообещался выполнить все ваши заявки в заключение концерта.

Не зная, какой номер дать следующим, скрываюсь за кулисами посовещаться с напарником. Зубной Врач подсказывает:

— Сейчас выдадим гостиницу. Как договорились: ты — под умного, я — под дурачка. — И, взъерошив волосы, принимает расхлябанную позу — приготовился «ваньку валять».

И вот занавес раскрыт, и мы с разных сторон устремляемся друг к другу:

— Здорово!

— Здорово! Ты, видать, из Москвы. Расскажи, как там?

— Москва, ты сам знаешь, — столица. Жил я в гостинице. Вот где порядок так порядок! Захотел пообедать, нажимаешь кнопку, и — появляется молодой симпатичный официант в белых перчатках, с полотенцем в руке, вот так, спрашивает: «Чего изволите кушать?..» А если, скажем, постель или еще что в комнате прибрать, опять нажимаешь кнопку, уже другую. И — появляется уборщица…

— Подумаешь! — Мой партнер разыгрывает полное равнодушие. — Ничего особенного… У нас в райцентре есть гостиница. В ней порядок так порядок!.. Тоже вот нажимаешь, и — появляются!

— Да ну!.. А кто?

— Нажимаешь еще. И — еще появляются! — он в испуге отскакивает от стены. — Вылазивают!

— Да кто же?

— Клопы да тараканы…

Сценка эта, конечно, была примитивна, впрочем, как я все другие, которыми мы перемежали выступления своих друзей — таков уж вкус Зубного Врача. Зрители смеялись, это нас вдохновляло на новые проделки. Хотелось их еще больше развеселить. После исполненного Колькой Косым попурри на темы русских народных песен мы дали сатирические частушки, как объявил мой напарник, в оригинальном исполнении. Этот номер он тоже где-то подглядел. Исполнять частушки он взялся сам. Покрылся девчачьим платочком, сел за стол, приподняв кокетливо голову и положив щеку в ладонь. Кольку Косого он попросил надеть на руки валенки и просунуть их ему под мышками, но так, чтобы самого не было видно. А после каждой частушки велел валенками приплясывать.

Раскрыли занавес. Публика грохнула при виде коротышки, взгромоздившегося на стол с ногами. Частушки были одна другой озорнее. Подыгрывал на гармошке Юра-культмассовик. Даже он иногда сбивался от смеха. А публика беспрерывно хохотала. Многие частушки были местные, они особенно понравились. Пришлось этот номер повторить на бис.

Я не забывал поглядеть на Катю. Она смеялась вместе со всеми и о чем-то перешептывалась с женихом.

Подошла моя очередь. По-прежнему дурачась, Зубной Врач объявил:

— Выступает поэт-орденопросец…

Намеревался я прочесть стихи лирические. И лучшими мне казались те, что написались в доме отдыха.

С минуту я постоял молча, ежась под пристальными взглядами Кати, Татьяны Павловны, Ираиды-врачихи, кому тогда предназначались мои стихотворные признания. Посвящения моей светловолосой подружке, отсутствующей, читать было легче:

Долгожданка, отзовись да выйди.

Платьице любимое надень.

Ой, как долго я тебя не видел —

Целый день!..

Вся пылкость молодого сердца, преклонение перед девичьей чистотой и любовью, ненасытность свиданий, тоска расставания были в моих стихах непритворными, истинными, ничуть не преувеличенными, наоборот, не всегда полно высказанными из-за поэтического неумения.

— Ишь, как он за Любочкой! — выкрикнула какая-то из девчонок.

После каждого стихотворения мне аплодировали, и так, подбадриваемый публикой, я прочитал почти все написанное в Беловодье. Кажется, мои признания дошли по назначению: Татьяна Павловна и ее подруга-врачиха, оживленно переговариваясь, дружно хлопали в ладоши, и Катя, когда я на нее взглядывал, одобрительно кивала головой.

Тем временем Зубной Врач приготовился к своему номеру. Голова его была обмотана полотенцами наподобие чалмы, и пятно сажи темнело над переносьем.

— Объяви так: «Всемирно известный персидский факир Али-Баба».

Факира встретили взрывом смеха. Он спрыгнул со сцены в публику.

— А ну, загадайте любые три карты!

Зрители дивились его фокусам: как это у него все получается? И тогда, как все смеялись,