Дневник Славы Пушко - Павел Владимирович Яковенко

с караула вечером, сдаю оружие, заходит Куценко и говорит: «Пушко, идем в штаб». Пришли в штаб, а там почти все и Огнев. Он говорит: «Сегодня не спим. За день ничего не сделали по подготовке к проверке, будем работать ночью».

  Мне дали задачу убрать мусорку у сортира. Я пошел к старшине. Он был весь впопыхах, но меня выслушал и дал мне двух бойцов: одного русского и одного местного. Местный сразу же исчез. Стоим мы около этой мусорки: она выше меня. Подходит машина с водителем контрактником, а мне грузить и некем и нечем. Гитлер капут! Я пошел опять к прапорщику. Тот метался по казарме с какими-то своими проблемами. Я ему все объяснил. Он выделил мне бойца все-таки, еще одного и какой-то щит с ручкой вместо лопаты. Весил он столько, что я и двух раз-то не смог бы его кинуть.

  Убирали мы этот мусор до двух часов ночи. Вся часть не спала. Точно говорится: «Солнце зашло за горизонт, и в стране дураков закипела работа». А я раньше смеялся. Наконец, мне все это надоело, и я велел поджечь мусорку — думал, что она сгорит. И она действительно загорелась: дыму повалило черного — ужас! Костер было видно далеко. Примчался Огнев, посмотрел и сказал, что если что-нибудь будет не так — он меня убьет.

  А рядом с нами бойцы из краскопульта заново красили сортир. Утром я глянул на него и чуть не кончил. Та стена, которая была обращена к костру, за ночь стала черной. Огнев еще этого, похоже, не видел. Что же будет?!

29 сентября.

А ничего и не было. У комдива были, похоже, другие проблемы. А я ездил на склад 2-го батальона получать личное оружие — ПМ. Получил и сдал в оружейку. Пишу эти строки я опять в карауле: сегодня я начальник. Помощник — папоротник. Три часа ночи — он дрыхнет. Недавно уехал Куценко — я ходил с ним проверять посты. По счастью, никто не спал. Капитан сказал, что я постепенно втягиваюсь в работу. Признаться, похвала приятна. Пока бойцы спят, я собрал и разобрал АКМ. Давно не держал в руках этой штуки. Нелюдин где-то достает патроны и ходит в конец парка с бойцами стрелять по бутылкам.

Честно говоря, в карауле я чувствую себя спокойнее: за стенами, с оружием и под охраной надежнее, чем в нашем доме, когда вокруг кикелы.

К Вовану опять подходили местные за деньгами. Он, кажется, просто убежал. Я слышал, что и во 2-м батальоне на наших наезжают; и даже в 1-м городке. От таких новостей всякое желание служить исчезает.

3 октября.

Съездил на боевые занятия в поле. Раньше я о минометах имел смутное представление. Но здесь посмотрел учебники, а вчера и на практике разобрался — не так уж все и сложно. Вместо прицела — панорама и т.п. А все остальное, в принципе, такое же, ничего сложного.

8 октября.

Национальная катастрофа! Я спрятал деньги в ножку кровати. И уснул. Проснулся от дикого холода. Смотрю, а я лежу на своей кровати, но кровать стоит на лестничной площадке. А ножка кровати, куда я спрятал деньги, без наконечника. Когда они меня тащили, деньги могли вывалиться. Я поднимаюсь, шарю в ножке. Денег нет!!! О, мои сбережения! Если они выпали и их подобрали Поленый с бандой, то хрен они мне их отдадут. Пропьют падлы.

Я встал, стал стучать в дверь. За ней заржали. Пришлось закричать громко и ужасно: «Я замерзаю». Жестокосердный Косач ответил: «Мерзни, мерзни, волчий дух». Я замолчал, они ушли. Минут 10 спустя сердобольный Вовик открыл мне дверь. Я уговорил его помочь мне занести кровать. Но про деньги он ничего не знает. Придется на жизнь занимать у Сереги и Вовика.

Косач надрался до поросячьего визга и блевал в сортире. А утром была тревога. Примчался солдат, постучал, разбудил. Я поднялся, неумытый и небритый, побрел в казарму. Вещмешок лежал у меня в командирской комнате. Комната взломана, мой вещмешок разобран. Пропало ОЗК. Пришлось снять ОЗК с вещмешка у Куценко, пока он как-то случайно отлучился. Бирку я у него срезал лезвием, оторвать ее было невозможно. Насилу успел к машине в «бригаду». Огнев стоял у машины и отвесил мне пендель. Пришлось промолчать.

Хорошо в бригаде смотр был быстрый, принимал его начштаба бригады Салин, и он не придирался. Но объявил, что в воскресенье будет общебригадный кросс. И я как раз на него попадаю. Потому что в субботу вечером прихожу из караула.

10 октября.

С караулом последним вышла целая история.

Принимал караул Куценко с Бубновым — лейтенантом-связистом. Какая муха укусила капитана, я не знаю, но он завизжал уже с порога: «Бревно»! Я не пойму - какое бревно? Вовка у меня был помощником — ему помещение сдавать. «Бревно» оказалась спичкой — у входа лежала. Куценко зашел и говорит, что пока как положено помещение не сдадут, он караул не примет. Взял спичку, ваткой обмотал и полез по щелям. Я сразу понял, что домой я попаду в лучшем случае ночью.

Фонарь был разбитый — как всегда, сколько я здесь себя помню. Куценко издевается: «Где целый фонарь? Доставайте или я разворачиваю караул и уезжаю».

У Вовчика уже губы дрожат: полкараула — кикелы, они палец о палец не ударят. На постах оказались в эту смену все русские, т.е. убирать могут только два человека, а один из них в довершение всего оказался пьяным. Бубнов его выцепил и давай по морде бить, у того глаза стеклянные, ничего не соображает. Один мой уборщик, который трезвый, уже никакой — на него смотреть страшно. Я сижу, как полено, и молчу. Но тут капитан и до меня добрался: «Развалил караул, недоумок!». Я возьми и вякни: «Мне тут разваливать нечего — уже до меня все развалили». Куценко кровью наливается — он ведь то же алкаш, говорят, я все принюхивался к нему — трезвый он или нет, так и не понял. Думаю, сейчас он меня будет бить. Но он не стал, может быть, при солдатах не захотел.

Потом позвонили из штаба — начштаба Донецков — и стал говорить Куценко: «Чего ты их мурыжишь? Им же завтра в наряд по столовой — они же умрут, дай им отдохнуть». Куценко скривился, но отпустил нас. Когда