Ограниченный контингент. Рожденные в СССР - Тимур Максютов

Телефон задребезжал ни свет, ни заря. Тагиров сначала спросонья схватил пульт от телевизора и пытался поговорить с его помощью, но не встретил взаимности.

Наконец, попал в ухо трубкой. Голос у экспедитора Пети был напуганный.

– Марат Тимурович, выручай!

– Ну что опять стряслось, горе ты моё?

– Я в отделении милиции, на Просвете.

– Чего, нажрался в очередной раз?

– Ну, не то чтобы в сопли. Капельку совсем. Праздник-то какой в этом году будет: семьдесят лет образования СССР!

– Тьфу ты, господи. Петька, признайся, день Парижской коммуны тоже отмечаешь до сих пор? Чего натворил-то?

– Да я иду. Утро, темнотища. Тишина. А ведь совсем недавно ещё – в шесть утра ка-а-ак даст гимном из всех радиостанций Советского Союза! И радостное настроение на трудовой день гарантировано. Вот я и запел: «Союз нерушимый республик…».

В трубке послышался чужой отдалённый голос:

– Блядь, он опять орёт! Лейтенант, кто его пустил к телефону?

Петька перешел на шепот.

– Короче, закрыли меня менты. Забирай меня отсюда, начальник.

Марат вздохнул, поднялся и пошёл одеваться.

* * *

В доельцинские времена, конечно, вся страна в честь такой знаменательной даты как встала бы первого января на ударную трудовую вахту, так и не сползала бы с неё до конца декабря.

Но 1992-й год начался совсем в другом государстве. И вместо трудовой вахты народ стоял в очередях, считал последние копейки и мечтал чудесным образом разбогатеть через использование «рыжей валюты» – ваучеров.

Вся промышленность была брошена на выживание, как слепые котята в ведро с водой: авось выплывет. Братские республики отгородились границами и таможенными постами, а во внешнеэкономической деятельности установился весёлый демократический бардак.

Директор Питерского фольгопрокатного завода Валерий Никитич был в растерянности.

– Ну ладно. Госплан заданий не спускает – хрен с ним. Фондов не дают – сами с ребятами с Волховского алюминиевого завода насчет сырья договоримся. А чего ж с этим… С экспортом, мать его, делать? Белорусы вон каждый день звонят, ноют, фольгу ждут – а через границу-то никак не протащить! И молдаване, и эстонцы… Да все! Чего делать-то будем, а? Люди, есть идеи?

Люди, а именно правление завода в лице начальников отделов и служб, растерянно переглядывались. Голос подал босс прокатного цеха:

– Да хрен его знает, Никитич! Это ж не фольгу тоньше человеческого волоса катать, тут эти… языки экспортные надо знать. Мы вон академиев дипломатических не кончали, ограничились Политехом.

Новичок среди зубров цветной металлургии, вчерашний офицер, а ныне начальник АХО Тагиров скромно заметил:

– Так вышло же постановление по экспорту алюминиевого проката и фольги. Среди предприятий распределяются квоты на вывоз за границу, и лицензию надо иметь. Либо через спецэкспортёров продавать.

Никитич крякнул.

– Ишь ты! Откуда знаешь? Твоё же дело – уборщицы и машинистки.

– Да в газете прочитал.

Никитич восхитился:

– Грамотный, йопта! Может, и языками владеешь?

– Ну, немножко. Курсы военных переводчиков в училище. На эстонском материться могу.

– Хе-хе! Как там в армии? Инициатива наказуема? Вот и назначаю тебя начальником внешнеэкономической службы! И чтобы таможня дала добро, понял? Всё, закончили совещание.

Начальники цехов, довольные разрешением проблемы, ободряюще похлопывали по плечу ошарашенного Марата.

* * *

Комендант долго гремел ключами и, наконец, подобрал нужный. Поскрипел в ржавой замочной скважине, потом пинком распахнул облупленную дверь.

– Вот тут и будете жить. Валерий Никитич распорядился под новую службу выделить. Дверь разбухла слегка от сырости, ну ничего. Приспособитесь.

Марат растерянно осматривал подвальное помещение. С потолка капало, плесень изображала на мрачных стенах силуэты фантастических стран.

– Пишущую машинку «Ятрань» вам одну положено, заберёте на складе. Телефон немного поломанный, ну ничего, почините. А дихлофос уж сами покупайте.