Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг

в мотоциклетном батальоне есть две такие легкие пушки, и расчеты у них подготовлены на «отлично». Свою бабахалку они явно потеряли, а потом на нашу батарею полковушек нарвались, то ли брошенные, то ли еще как – отметин пулевых не видно, значит боя не было. И прибрали трофей, в драке и палка сгодится. Наши полковушки потяжелее вдвое с лишним, зато наводка проще, и работать с ними любой обученный артиллерист может. И вообще надо первым делом ту пушку с моста вытянуть, нужны пушки на фронте как воздух.

– Знаете, Дмитрий Николаевич, кажется мне, что стоит с этими пушками и тягачами в особый отдел обратиться, – негромко сказал Алексеев.

– Посему? – удивился оторвавшийся от размышлений начальник похкоманды.

– Готовое дело. И хорошо бы тому, кто орудия с прицелами и замками бросил, помереть, потому как иначе ему солоно придется. Снаряды-то все немцы по нашим выпустили, из дареных пушек-то. И вообще – стоит с начальством и особотделом хорошие отношения поддерживать.

– И подношения сдевать, – усмехнулся старлей.

– Сухая ложка рот дерет, – согласился невозмутимо фельдшер.

Берестов кивнул. Он уже видел, что командует весьма нестандартным подразделением с массой непривычных хитростей и сложностей, которые на фронте не бывают, да и задачка тоже та еще, для турецкого башибузука скорее, а не для красного командира. Скользкая дорожка, чего уж там, легко можно шею свернуть. И потому с особистами лучше быть в хороших отношениях. Работу местного особняка старлей оценил, как оценил и то, что к командованию похкоманды претензий не возникло, а от наиболее неприятных типов теперь отряд избавлен. Подумал, что можно сделать. Из всего найденного пока самый бесполезный для работы – этот самый трехосный «носач» со смешным капотом и явно несмешной проходимостью. Поглядел на небо. Время еще есть, можно еще разок съездить, а потом на этом самом трехоснике провести рекогносцировку местности. Детишки, покатавшиеся на тягаче, задирали носы перед своими сверстниками, а тот, что место указал – вообще героем вышагивал. Оно понятно – впервые в жизни на технике катались, для них это – чудо.

Распорядился, в расположении нашлась пара человек из кухонного наряда, которым поручил обиходить замерзших немцев, а с Новожиловым и механиком, взяв с собой мальчишек, потрюхали на телеге обратно к ломаному мосту.

Грузовик завелся послушно, как заинька, а вот «носач» что-то долго фыркал, пускал мощные, словно взрыв гранаты, клубы серого дыма, и никак не хотел ехать. Механик трижды употребил весь набор своих бранных слов, довольно большой, присовокупляя к матерщине упоминания проклятого дифференциала, пока наконец двигатель завели.

Обратно вернулись странной кавалькадой – первым пыхтел приземистый носач, медленно волочивший за собой грузовик и прицепленную к грузовику пушку. Дети чирикали от восторга, как воробьи – во всяком случае, так слышал их радостную болтовню судорожно вцепившийся в баранку грузовика Берестов. Сидевший рядом с ним на пружинном мягком сидении мальчуган, восхищенно молчал, как и полагалось скромному герою дня. Эти километры солоно дались старлею, который, как оказалось, напрочь забыл почти все, чему научился в вождении машины. Вылез из кабины мокрый от пота, но старательно держа морду кирпичом, чтоб никто не усомнился в талантах.

– Я с ребятами поговорил, теперь они тоже будут технику охранять. Только их потом еще покатать придется, пообещал я, – сказал подошедший Новожилов.

Старлей кивнул, десяток старательных помощников для часового – самое оно. Подошел к механику, вытиравшему лапы грязной тряпкой рядом с фыркающим «носачем».

– До хоспидаля немесского доедем на нем?

Бывший танкист подумал, ответил утвердительно, но не шибко уверенно. Опять набрали детей полную корзину, хотя начальнику похкоманды это показалось не очень правильным – возить детей на поле боя, но Новожилов и механик выразительно посмотрели, и Берестов для себя решил, что детишки и так на этом самом поле, считай, и живут. Кроме того, надо было прикинуть для себя, что делать дальше, а без рекогносцировки никак.

– Карбюратор барахлит, зараза, – как-то интимно и негромко заявил мехвод. Старлей неопределенно хмыкнул, глядя по сторонам. Эта дорога была куда более разъезженной, чем ведшая к заброшенному мостику, и следы немецкого отступления были видны везде – то растрепанная промокшая книжка, какие-то тряпки, ломаные ящики, перевернутый вверх колесами грузовик, выгоревший до состояния голого железа, каски, деревянные непонятные рамы, жбаны из гофрированного железа, в которых немцы таскали свои противогазы, несколько раз – на обочине и дальше – расхристанные трупы, в сапогах и босые, но поодиночке, и потому для глаза собирателя черепов малоинтересные. Потом «носач» браво проскочил по странному измызганному пятну, в котором с трудом – только по подметкам сапог – угадывались контуры человеческого тела, расплющенного и раздербаненного прошедшими по нему грузовиками и танками.

– Вот сюда поворачивай! – сказал Новожилов водителю, и тот свернул с дороги, под колесами загремели, как клавиши пианино, бревна настила, забрызгала вода, а потом мехвод мягко остановился.

– Глушить не буду, не заведусь потом! – предупредил он командира. Начальник похкоманды кивнул, выпрыгнул из машины, благо дверок в этом агрегате не было. Огляделся. Присвистнул. На краю выгоревшей дотла деревни – только печи с трубами остались надгробными обелисками – лежали в беспорядке, вплотную друг к другу, сотни немцев. Сначала показалось – все до горизонта завалено, потом понял, что сильно ошибся, но штук двести точно будет.

– Целенькие вроде, не как тот блин на дороге, – подтвердил его мысли одноглазый и сплюнул. Берестова передернуло, не видал он еще таких образов смерти, размазанных по дороге невнятным силуэтом. А был человек. Со всеми своими чаяниями, мыслями и привычками.

Мехвод усмехнулся и на вопросительный взгляд командира пожал плечами:

– Я танкист, навидался такого. Из гусениц потом задолбаешься выковыривать, а так… Уже в первый день войны аккурат такое видал.

Сказано это было спокойно, без вызова, просто констатировал человек факт.

– Кого? – спросил неожиданно для самого себя начпох.

– Командира нашего танкового полка. Нас подняли по тревоге. Когда выходили из расположения, он совершенно глупо под гусеницы попал. Была у него такая привычка – флажками махать. На выходе – пыль столбом, суматоха, рев двигателей, мат-перемат. Кто первым командира на гусеницы намотал, хрен его знает… Прошло по нему не меньше батальона, пока чухнулись. Командовать стал адъютант старший. Первый эшелон, сто пятьдесят танков, пёр на запад. Я был в середине колонны, и кто с кем по ходу воевал – не видел. Пальбу слышал и дымов много. Не химдымы, а когда машина горит. Потом карта кончилась, вышли на берег мелкой речки-переплюйки, мост взорван. По луговине рванули через речку. Первые машины проскочили, кто-то умный притормозил и танки стали садиться на брюхо.