Смерти смотрели в лицо - Виктор Васильевич Шутов

Шведов сдал спасенных из лагеря жителю села Кер-менчик, связанному с подпольем Сталино, и сразу же ушел. Полицейская справка стала для него пропуском и охранным документом. Путь его лежал к дороге Мариуполь-Ясиноватая, где проходили воинские эшелоны, а на станциях расположились подразделения германских частей.

Как ни торопил Александр Антонович своего напарника Новикова, все же пробиться к своим возле Славянска они не успели — немцы прорвали оборону и железно-огненной лавиной двинулись вперед. Вслед за ними идти было бессмысленно. В кровавом фронтовом месиве искать тех, кто послал его в тыл,— безрассудная затея. Нужно возвращаться в город.

...Смоленко в условленном месте передал Борисову просьбу Шведова собраться на совещание.

Дома Жора подошел к Наде и, улыбаясь, спросил:

— Ну как, я сойду за кавалера?

— С ума сошел! — воскликнула девушка.— Какие теперь кавалеры?

— Скучно стало. Сегодня воскресенье. Заглянул к твоей соседке, а у нее, оказывается, огромная комната. Танцы устроить бы и пригласить... Знаешь кого?

— Кого?

— Солдат,— выпалил Смоленко.

— Ну тебя,— недовольно сказала Надя и собралась уходить, но он придержал ее:— Так Саша просил...

Смоленко привел солдат, которых знал по гаражу, потом исчез.

В парке его ждали Борисов и Вербоноль. Он повел подпольщиков скрытным путем. Возле насыпи бездействующей железнодорожной ветки огляделся и махнул рукой. Его спутники по одному перебежали через насыпь и оказались в балке, заросшей маслиной и боярышником.

К полупустому дому, в котором жила семья Шведова, подошли из-за кочегарки. Подобрались к разбитому окну крайней квартиры и услыхали музыку. Вербоноль схватил Жору за руку. Борисов присел и выхватил из кармана пистолет.

— Порядок,— проговорил Смоленко.— Отвлекающий маневр.

Они забрались в пустую комнату, прошли на кухню, через люк спустились в подвал.

— Ждите меня,— сказал Жора и поднялся наверх.

Закрыл люк, забросал его хламом и вышел в коридор. В средней квартире стоял шум, слышалось шаркание сапог, плыла мелодия танго.

Освещая тусклым светом фонарика знакомые лица, Шведов молча пожал руки товарищам. Попросил их сесть в кружок. Под глухой стук каблуков и приглушенные голоса рассказал обо всем увиденном и пережитом им недавно.

— Теперь фронт от нас далеко,— говорил он.— Установить связь с той стороной почти невозможно. Но это не значит, что мы должны отказаться от попытки пробиться к своим. Мы оказались в глубоком тылу противника, тем большая ответственность легла на наши плечи. Мы были и остаемся представителями Советской власти на оккупированной территории...

Его слушали, не перебивая. Каждый понимал, что наступление немцев принесет еще большие испытания подпольщикам... На передовой враги перед глазами, а за спиной советская земля с оружием и боеприпасами, с хлебом и газетами. А здесь враг, явный и тайный,— рядом. Явного можно застрелить в доме или в темном переулке. Подстеречь у подъезда машину и бросить гра-нату. Но такая потеря для оккупантов ничтожна, а для населения — трагична. Убийство из-за угла на руку гестаповцам. Они схватят десятки, сотни невинных и расстреляют. Главное — донецкий край не должен работать на врага.

Фашисты, чувствуя свое бессилие преодолеть молчаливый гнев народа, пошли на пропагандистские уловки. Немецкие власти, заявляли они, прилагают большие усилия для восстановления мирной жизни в городе, ста-раются наладить нормальные взаимоотношения германского командования и восточных жителей, а бандиты — подпольщики и партизаны — сознательно мешают этому. Значит, они враги не только германского солдата, но и собственного народа.

Вот почему нужно искать новые и новые формы подпольной борьбы, приемлемые в условиях донецкого края. Учиться самим и учить других. Тактика в отношении явных врагов ясна — продуманные диверсии, чтобы подозрения не падали на невинных. Значительно труднее вести борьбу с тайными врагами. Это не чужеземцы, а местные жители, предатели, которые за жалкую подачку служат фашистам верой и правдой.

Но есть еще враг, поражающий самое сердце: паника и уныние. Он превращает людей в безвольных и послушных рабов. Нужна борьба за каждого человека, неослабная, ежедневная. Листовки и прокламации регу-лярно будоражат город. Но необходимы и боевые действия, непохожие на обычные партизанские нападения. Вокруг лесов нет, скрыться негде.

В темном подвале совещаются товарищи по трудной борьбе.

Наверху по их заданию русские девушки танцуют с немцами...

— И последнее,— вновь заговорил Шведов.— Наша группа перерастает в отряд. Цепочки множатся, примыкают все новые люди. Связь со станцией устанавливается крепкая. Нам необходимо организационно закрепить руководство отряда.

— А что тут закреплять? — возразил Борисов.— Ты наш командир. Присланный, значит, закрепленный.

— Верно,— отозвался Вербоноль.

— Это еще не все. Я предлагаю избрать заместителем Бородача.

— Только его,— поддержал Оленчук.

— Возражений нет? — спросил Александр Антонович.— Голосую.

Он повел фонариком. Все девять человек подняли руки.

— У меня есть предложение,— заговорил Андрей Андреевич,— Считаю, что командир всегда должен иметь под рукой помощников. Пусть сам решит, с кем ему сподручней будет.

Шведов назвал Григория Тихонова и Ивана Покусая. После совещания он предупредил Тихонова:

— Будем снова готовиться к переходу фронта. Если сможешь, приготовь надежные документы.

Григорий взял справку у Александрова, удостоверявшую его пребывание в заключении, по ее образцу написал такие же для себя и Шведова, попросил Чибисова отпечатать их на машинке. Сделал штамп, печать, подписи и показал документы командиру. Тот долго и придирчиво рассматривал их.

— Неужели фиктивные? — удивился он.— У тебя же золотые руки.

— Жизнь и не этому научит.

— В подполье тебе цены не было бы.

— Нет, я все же пойду.

Вскоре к отряду примкнул еще один местный житель, испытавший горечь окружения,— Иван Бобырев. Александр Антонович знал его еще подростком, шахтарчуком, когда тот работал камеронщиком на одиннадцатой шахте.

Встретились они случайно. Солнце стояло в зените, июльская жара набирала силу. Александр Антонович снял пиджак и, перекинув его через руку, торопливо шагал по дамбе между Первым и Вторым прудами на Смо-лянку к Оленчуку. Слева зеленел тихий, вытянувшийся, как подросток на длинных ногах, молодой парк, посаженный