От Особой группы до легендарного Смерша. 1941—1946 - Николай Николаевич Лузан

несомненно, рисковал, так как слишком мало знал о нем, а то, что тот сообщил о себе, не поддавалось глубокой перепроверке. В армейском приемно-пересыльном пункте военнопленных Старинову не удалось найти его сослуживцев. В самом городе, как выяснилось, кроме Астафьевой, Биттиг никому не был знаком. Ее соседи также ничего существенного контрразведчикам не добавили. Влюбленный перебежчик, казалось, возник ниоткуда, и это настораживало опытного контрразведчика Москалев. Он не исключал того, что за всем этим могла крыться тонкая игра гитлеровской разведки – она подставляла Биттига, чтобы внедрить его в Смерш. Взвесив все «за» и все «против», Москалев решился на вербовку, соблазн иметь своего агента в штабе 52-го армейского корпуса оказался слишком велик.

Бойкий ефрейтор охотно дал согласие на сотрудничество, написал подписку и для конспирации в работе избрал себе псевдоним «Штабист». Однако предложение Москалева сфотографироваться вместе воспринял без особого энтузиазма и довольно кисло поглядывал на Старинова, который выставил перед ним на стол литровую бутылку водки с хилой закуской. Окончательно у Биттига испортилось настроение, когда капитан предложил на обратной стороне фотографии еще раз подтвердить контрразведчикам свою преданность и готовность к выполнению заданий Смерш, личной подписью.

Теперь, когда у Биттига все пути к своим были отрезаны, Москалев направил докладную записку начальнику Управления контрразведки Смерш фронта генералу А. Вадису. В ней он изложил существо полученных на перебежчика материалов, сообщил о его вербовке и представил оперативный замысел по использованию в разведывательных целях. В управлении, поддержав предложение Москалева, потребовали оперативно провести дополнительную проверку «Штабиста» и не затягивать с отправкой на задание.

Москалев и Старинов немедленно приступили к интенсивной подготовке Биттига для проведения разведывательной работе в гитлеровском штабе. Времени на это катастрофически не хватало: советские войска добивали разрозненные остатки фашистской группировки, и лишь отдельным группам удавалось вырываться из кольца окружения, в их числе «Штабисту» предстояло возвратиться к немцам. Москалев и Старинов спешили и потому работали с Биттигом день и ночь. Они на ходу обучали его азам разведки, шлифовали детали легенды возвращения в штаб, отрабатывали способы связи и передачи секретной информации.

Ефрейтор оказался на удивление смышленым учеником и все схватывал на лету. На второй день они уже говорили на одном языке – языке разведки. Подготовка шла настолько успешно, что Москалев уже подумывал о ее сокращении. К тому времени он и Старинов разработали в деталях и окончательно согласовали с руководством Управления контрразведки Смерш фронта два варианта задания для «Штабиста».

Первый предусматривал, что после перехода линии фронта вся тяжесть выполнения задания целиком и полностью должна была лечь на его плечи. В частности, по возвращении в часть и получении доступа к секретным документам корпуса он должен был скопировать их и затем, при благоприятно складывающейся ситуации, доставить в отдел Смерш. В этом случае исключался всякий риск для курьера контрразведчиков, но зато возникала масса проблем для самого «Штабиста». Надолго отлучиться из штаба он не мог. Кроме того, без знания русского языка даже самому опытному агенту скрытно пройти 50 километров по незнакомой местности было делом почти невозможным.

Во втором варианте от «Штабиста» требовалось только одно – после возвращения в часть восстановиться на прежнем месте службы и ждать связника. При его появлении он должен был передать ему информацию, собранную в штабе 52-го корпуса. В этом случае основные риски брал на себя связник. Свой выбор они остановили на опытном подпольщике из числа местных жителей, в совершенстве владевшем немецким языком и только что вернувшемся из-за линии фронта. В Управлении Смерш фронта рассмотрели оба предложения Москалева и окончательный выбор оставили за ним.

Операция по выводу «Штабиста» за линию фронта перешла в завершающую стадию. Но, прежде чем довести до Биттига оба варианта задания и познакомить со связником, Москалев решил выслушать мнение смышленого агента. Тот в очередной раз удивил своей сообразительностью. Почти слово в слово «Штабист» назвал то, что намечали для него контрразведчики, и стал настаивать на варианте со связником.

И здесь у Москалева вновь проснулись прежние подозрения: «Штабист» специально подставлен на вербовку гитлеровской разведкой, чтобы внедриться в Смерш! К сожалению, фактов, их подтверждающих, ни ему, ни его подчиненным за то время, что они работали со «Штабистом», добыть так и не удалось. Бравый ефрейтор держался уверенно, разве что в деталях переигрывал. Но то были его, Москалева, предположения, которые к делу не подошьешь и начальству не представишь. Повторная проверка, которую провел Старинов, ничего не дала. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота. Единственная его связь – Астафьева к тому, что она сообщила в первый раз, ничего нового не добавила.

После беседы-инструктажа с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и снова принялся за изучение материалов дела, пытаясь найти зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного гитлеровцами. Логика ему подсказывала, что сам по себе Биттиг не мог действовать один, а значит, в городе должен находиться второй агент, и им должен быть радист либо связник. Москалев снова и снова обращался к материалам на «Штабиста» в надежде найти крючок. Одним из них могли стать квартиры, которые он посещал. Их было три, хозяева первой находились вне подозрений, в двух других жильцы отсутствовали.

Появление Старинова прервало размышления Москалева. Ни слова не говоря, он принялся выкладывать из сумки на стол различные бытовые вещи, среди них оказался и фотоаппарат. Москалев вопросительно посмотрел на него. На лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. Не вдаваясь в подробности, Старинов рассказал, что обнаружил фотоаппарат на квартире Астафьевой среди вещей Биттига. Эта была первая, пусть и косвенная, но улика против него.

То была не последняя удача контрразведчиков. На следующее утро в одном из двух пустовавших домов, куда заходил Биттиг, появились жильцы. Первая же их проверка дала важный результат: хозяин дома незадолго до войны попадал в поле зрения органов госбезопасности, но она помешала довести их оперативную разработку до логического конца. Подозрения Москалева о связи Биттига с гитлеровской разведкой получили еще одно подтверждение. Но он не спешил «дожимать» бойкого ефрейтора и приступил к очередному занятию с ним.

До переброски «Штабиста» через линию фронта оставалось меньше суток, и это будоражило ему кровь. Несколько раз он путался в легенде прикрытия и не сразу смог вспомнить место и имя хозяина запасной явки. Москалев посчитал, что наступил подходящий момент, и нанес свой первый удар – положил на стол фотоаппарат.

С затаенным страхом Биттиг поглядывал то на объектив, предательски поблескивавший на солнце, то на капитана-контрразведчика. Москалев воспользовался его растерянностью и попытался «расколоть» на фотоаппарате, но споткнулся. Биттиг быстро оправился и начисто отверг обвинения в шпионской связи с гитлеровской разведкой. Москалев не стал использовать свой последний «козырь» – объявившегося накануне в адресе хозяина, как он предполагал, содержателя явочной квартиры, отправил Биттига не в общежитие, а под присмотр караула.

Тем временем Старинов продолжал работать по засветившемуся адресу и выяснил немало интересного. Хозяин дома чех Рудольф Гочекаль, попавший в плен еще в Первую мировую войну и затем осевший в России, как выяснилось, для контрразведки был не чужим человеком. У нее, а точнее – у архивов, оказалась крепкая память, которую не смогла стереть даже война. Незадолго до ее начала он проверялся местным отделом НКВД. Но тогда возникшие было у сотрудников подозрения о его связях с германской разведкой не нашли документального подтверждения. На этот раз Гочекалю не повезло: спустя два года цепочка доказательств замкнулась. Последним звеном в ней оказался Биттиг, подсветивший явочную квартиру, а вместе с ней и ее хозяина.

Появление на пороге своего дома Старинова с вооруженными бойцами из отделения охраны отдела Смерш нагнало страх на Гочекаля. В кабинет к Москалеву он вошел сам не свой и «поплыл» уже на первых вопросах. Одно только упоминание контрразведчиками о его прошлых подозрительных контактах с сотрудниками германской фирмы, работавшими в середине 30-х годов в России, «развязало» ему язык. Гочекаль, видимо, посчитал, что его раскрыли, и, спасая свою жизнь, заговорил.

Он признался, что с 1936 года тесно сотрудничал с германской разведкой и до войны выполнил ряд ее заданий. Во время гитлеровской оккупации Рославля о нем, по его словам, на время забыли. Но когда обстановка на фронте накалилась, о нем вспомнили снова. В кабинете начальника отдела разведки