Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

у нас контора точная, никого не обсчитаем, — серьезно сказал он. — Но то, что вы, Леонид Данилович, боитесь Павловского, это заметно. А вы оба и по нашей игре — тоже соратники. Так что обратите на это внимание. Но и вы, Павловский, тоже не бросайте на них прокурорских взглядов. Вы — со-рат-ни-ки. Понимаете?

— Понимаю, — послушно ответил Павловский. — Послежу… — И обратился к Шешене: — Значит, так, Леонид Данилович, когда я начну первый разговор один на один с Фомичевым, вы ждете минуты три, не больше, подходите к нам и включаетесь в разговор. Тему разговора, надеюсь, помните?

Шешеня кивнул. Павловский посмотрел на Зекунова и обратился к Пиляру:

— Что-то у нас Зекунов плохо загружен. Вот что ему надо поручить: вечеринка у нас мужская, закусь холодная и вся на столе, а водка в бутылках. Так пусть он возьмет на себя потчевать гостей из бутылочек. Особенно, конечно, Ивана Терентьевича — ревизора нашего… — рассмеялся он злорадно.

— Это можно, — согласился Пиляр, глядя на Павловского — что же у него сейчас на душе?

Но и сам Павловский вряд ли мог разобраться в собственных душевных переживаниях. Он знал одно — что ведет напряженную, стоящую ему всех его душевных сил борьбу за свою жизнь. И если этой борьбой стало комедиантство под управлением чекистов, значит, надо с полной душевной отдачей играть предлагаемые чекистами роли. Ведь жизнь его в руках у них. И глупо тратить силы души на ярость к чекисту Пиляру или к Шешене как изменнику. Павловский и сейчас ставил себя выше Шешени и Зекунова — их он считал изменниками святому делу Савинкова, а себя — пленником Чека. И помнил имена свидетелей того, что чекисты взяли его силой. Он словно забывал при этом, что без всяких усилий со стороны чекистов дал им целый воз ценнейших показаний о Савинкове и его планах. Когда он, оставшись наедине, начинал думать об этом, он торопился избавиться от подобных мыслей, убеждая себя в том, что он был покладист с чекистами только ради того, чтобы получить возможность спасти Савинкова. Ему недавно даже приснилось, как он перешел советско-польскую границу, как добрался до Парижа, как пришел к Савинкову, рассказал ему обо всем и они вместе, преследуемые чекистами, убегают в Америку. С палубы океанского парохода они смотрят, как тает на горизонте европейская земля, и Савинков говорит ему: «Ты — единственный верный мой соратник и друг. И мы вдвоем все начнем сначала…»

Начали съезжаться гости. Вместе приехали Новицкий (Пузицкий), Мухин (Федоров). Демиденко привез Фомичева. Павловский сам встречал гостей. Он радостно приветствовал каждого, провожал его в столовую и с ходу угощал первой стопкой под соленый огурец. Особенно сердечно встретил он Фомичева. Обнял его, расцеловал, а после обязательной стопки уединился с ним на диванчике. Фомичев держался как-то странно — он словно впервые видел всех, кто был здесь, и испытующе смотрел то на одного, то на другого. Павловский заметил это и изо всех сил старался рассеять тревогу Фомичева.

— А ведь Борис Викторович вас недооценивал, он просто не знал вас, Иван Терентьевич, — сыпал комплименты Павловский, зная тщеславие Фомичева. — Но я-то вас помню еще по нашим походам. И не раз говорил Борису Викторовичу: Фомичев человек дела. Но увы, когда нет дела, тогда на поверхности такие, как Философов.

— Какое впечатление производит на вас этот?.. — неожиданно спросил Фомичев, показывая глазами на Федорова, который в это время, держа в руке рюмку, беседовал с Новицким.

— Могу сказать одно: если б не он, прошла бы эта «ЛД» мимо нас, — ответил Павловский. — Видите, теперь тот же Новицкий ему улыбается, а было время, когда этот Мухин один, на свой личный риск, пошел искать дорожку к нашему вождю…

В это время, как было условлено, к ним подошел Шешеня. Он сел рядом и тихо спросил Павловского:

— Сказали?

— Сами давайте, я подхвачу, — ответил Павловский, но сказал Фомичеву: — Они наняли меня, чтобы я вас подбил на одно дело. Я бы на вашем месте на это пошел.

— Что за дело? — насторожился Фомичев.

Шешеня придвинулся к нему.

— Элдэвцы не очень верят, что у нас есть периферия, — тихо начал Шешеня. — Вчера их лидер прямо заявил: пусть их ответственное лицо проведет выборочную проверку. На тебя намекал.

— В самом деле, Иван Терентьевич, поезжайте в два-три города. За эту поездку Борис Викторович скажет вам спасибо, — тихо и убедительно вступил Павловский. — Сами небось не раз там слышали, как говорили про донесения из Москвы вашего родственника: «Раздувает холодное кадило».

— Я не обижаюсь, — ответил Шешеня. — Вы там скоро вообще верить перестанете друг другу. Но тут от твоей поездки может зависеть слишком многое. Вон Новицкий к нам направляется, интересно, что он скажет…

— Что вы тут секретничаете? — подмигивая, спросил Новицкий. — Или у людей Савинкова все основано на конспирации?

— Да что вы, ей-богу! — засмеялся Павловский. — Вот встретились два родственничка и обсуждают своих жен-сестричек.

— Вы действительно женаты на сестрах? — изумился Новицкий.

— Леонид Данилович младшую захватил, — шутливо ответил Фомичев.

— Я, кстати, слышал, Леонид Данилович, что вы рискнули привезти свою жену сюда? Это правда? Скажу откровенно: узнать это было очень приятно, ибо факт этот лучше всяких заверений свидетельствует, что вы верите в свое дело и в победу.

— Без веры нельзя, — скромно опустил глаза Шешеня.

— Но, правда, вы разъединили сестер, а это нехорошо, — заметил Новицкий. Он ставит на подоконник рюмку и придвигает себе кресло. — У меня к вам, господин Фомичев, очень серьезный вопрос. Мне было бы легче задать его в отсутствие господина Шешени, но так как я сторонник прямых и открытых отношений, я его задам. Вы верите донесениям, которые вы получаете от своих периферийных организаций?

Шешеня обиженно отворачивается, рассматривает висящую на стене картину. Павловский с любопытством ждет, что ответит Фомичев. А тот молчит. Если говорить всю правду, он должен сказать, что не верит даже тому, что хороши