Окопная правда Чеченской войны - Анатолий Тишин

В перекурах нам было о чем поговорить. Я рассказывал о рабочей жизни, он — об офицерской. И оба прекрасно понимали друг друга. В Псковской дивизии Иваныч не приживался. Его ровесники давно имели майорский чин и выше, а он прочно застряла в старших лейтенантах. Хотя имел наград больше чем многие. Правда, о наградах он распространяться особенно не любил. Травил байки о жизни в Гарболове, в своей незабвенной «бригаде на УАЗиках». Рассказывал, как снимался в кино. Не в главной роли, конечно, а в массовке. В фильмах «Чистилище» и «Операция Новый год». Последний фильм по-нашему мнению не стоил гроша ломаного. И сам Иваныч промелькнул в нем всего секунду, в начале фильма. Там, где десантники бьют в барабан, а бородатый офицер (Иваныч) ведет роту. Еще он любил вспоминать о своем военном училище в Петрограде (ныне закрытом), как курсантами ходили гулять около фонтанов. «Нас, когда выпускали, построили раздельно. Граждан России — в военной форме, граждан СНГ — в штатском. Мы тогда, когда расставались, поклялись, что воевать друг с другом не будем, а если кого в прицеле увидим — оружие опустим. Молодые были, наивные…»

Иногда Иваныч заходил в нашу палатку. Солдаты-ремонтники наливали ему стакан водки — честь редкая! Особенно в современной армии, где офицеров иначе, чем «шакалами» не называют. Иваныч «шакалом» не был… Мы садились на нары и читали «Лимонку», которую присылали мне товарищи по Партии.

Но в этот день перекур не удался. Со стороны саперной роты раздались крики. Мы обернулись и увидели, как соседняя гора скрывалась в снежном вихре. Там творилось нечто неописуемое. И это нечто приближалось к нам со скоростью курьерского поезда. По площадке забегали солдаты, загремели съемные листы, закрывая двигательные отсеки, захлопали крышки люков, задраивая прячущихся в машине людей. Убедившись, что все укрылись, мы с Иванычем кинулись бегом к палатке. Ветер выл, как в кино. Мелькнула мысль: «Вот так и попадают в метель». Можно было пройти в метре от жилья и не найти его.

К счастью, палатка была уже близко, да и ориентировались мы по ветру. Печка внутри не горела — дым гнало обратно. Брезент ходил ходуном. Иваныч, желая развеселить народ, начал рассказывать веселую историю из своей жизни.

«Вскорости после возвращения из первой чеченской командировки ставят меня дежурным по части. Ну, дежурным так дежурным. Прихожу за оружием, а мне и говорят: «не дадим».

— Как так? Это еще почему?

— А приходил начальник штаба, запретил выдавать пистолеты контуженным. Так мол, без оружия наряд отстоишь. И тебе спокойней и ему.

Я спорить не стал, а молча пошел домой (у нас в Гарболово военный городок был рядом с частью). Дома у меня лежала сабля наградная. Нас в 1995-м после боев на площади Минутка в Грозном награждали, так мне ее и вручили, вместе с орденом. В общем, взял саблю, повесил на пояс. Вооружился, значит. И к начальнику штаба, разбираться. Захожу к нему в кабинет. Он как меня увидел, в лице переменился.

— Почему — говорю — мне пистолет не доверяют? Мне что, с этой чеченской саблей службу нести?

Вынимаю её из ножен и так непринужденно верчу в руке. Начштаба чуть под стол не залез.

— Иди — говорит — получай пистолет, я позвоню, чтобы выдали.

Ну, я саблю в ножны и пошел. Выхожу из штаба и слышу за спиной истошный крик: «Кто пустил в штаб контуженного с саблей?!»

— А пистолет-то выдали?

— А как же, всё чин чином. Саблей этой я потом на огороде колья обтесывал. И сейчас дома где-то валяется.

…С наблюдательного пункта заорал часовой, уверяя, что буран ослабел и его пора менять. Мы с Иванычем вышли наружу. Ветер свистел и нес хлопья снега, но это было уже не то. Стало можно ориентироваться. «Я пошел к себе, — сказал Иваныч, — гони моих домой, пока не стемнело. Нечего им у вас торчать, ремонтов все равно не будет». Я немного проводил Иваныча. Потом повернул к бронетехнике, доставая из кармана гаечный ключ. Надо было будить уснувших в наглухо задраенных машинах солдат.

Контрактник