Операция «Багратион». «Оба удара главные…». К 75-летию операции - Михаил Владиславович Синицын

Более того, в середине дня немецким командованием было не только принято решение перебросить 20-ю тд к Рогачеву, но также туда выводился уже участвующий в боях южнее Березины 747-й гренадерский полк резервной 707-й пд[606]. Расчет на то, что удар под Паричами удастся сдержать, не оправдался, и в середине дня командарм-65 Батов уже ввел в прорыв свое единственное подвижное соединение – 1-й гвардейский Донской танковый корпус.

Это привело к тому, что уже в 20:15 состоялся разговор между командующим ГА «Центр» фельдмаршалом Э. Бушем и командующим 9-й армией Иорданом, в ходе которого было решено, что, «несмотря на тяжелые бои на участке XXXV армейского корпуса, решающее в оперативном плане направление находится на участке XXXXI танкового корпуса» и для восстановления обороны на участке последнего необходимо перебросить туда части 20-й танковой дивизии[607]. Дивизии поставлена задача ударить во фланг паричской ударной группировке.

4-3. 25 июня

Рогачевская ударная группировка

В 10:00 после 45-минутной артподготовки войска 3-й армии продолжили наступление и вели упорные бои. Штабом 3-й армии отмечался ввод в бой всех трех резервных полков XXXV корпуса (747-й и 727-й полки 707-й пд и 133-й пп 45-й пд), а также 1-го батальона 487-го пп 267-й пд 4-й армии. Причем 133-й полк был переброшен с восточного берега Березины только утром 25 июня.

Успех обозначился прежде всего за счет действий 80-го ск. 24 июня корпус захватил свой плацдарм, во второй половине дня следовали контратаки противника. 25 июня навстречу корпусу с юга начали продвигаться части 35-го ск.

9-й танковый корпус 25 июня наступал уже полностью в полосе 35-го ск (24 июня 108-я бригада корпуса наступала в полосе 41-го ск). При этом следует отметить, что если танковый корпус Панова начал выдвигаться на исходные 24 июня в 14:00, то приказ командарма-3 Горбатова о начале выдвижения поступил уже в 15:00 с задачей войти в прорыв к 20:00. Корпус как боевая единица должен был использоваться для углубления фронта уже после прорыва. Оборона противника прорвана не была, и корпус использовался не по назначению, выполняя функции танков непосредственной поддержки пехоты. Связано ли это решение с указаниями маршала Жукова – неизвестно. Замечу, что уже в ходе Берлинской операции до прорыва обороны противника Жуков также ввел в бой две танковые армии. И даже если рассматривать в целом: идея массирования всех сил на одном участке Жуковым использовалась и на Халхин-Голе, и множество раз подо Ржевом, да и вообще – это его стиль командования. Здесь стоит сделать отсылку к мнению Жукова относительно спора Рокоссовского со Сталиным. Рокоссовский писал в мемуарах: «Представитель Ставки Г. К. Жуков, в свое время горячо отстаивавший идею главного удара с днепровского плацдарма 3-й армии, отправился туда». То есть и в этот раз Жуков вполне мог настаивать на одном главном ударе.

Характерно, как ранее уже упоминалось, что командарм-3 Горбатов в своих мемуарах пишет о вводе корпуса лишь на второй день боя 25 июня и сразу же в том направлении, на котором он ранее настаивал.

Поэтому, возможно, такие действия на участке 3-й армии исходили из «спора» Жукова с Рокоссовским – кто раньше выйдет на оперативный простор. На участке 65-й и 28-й армий оборона была прорвана раньше, 24 июня. Вечером того же дня, как вспоминал Пересыпкин, «на вышку поднялся Георгий Константинович Жуков. Там и состоялся не совсем приятный разговор Жукова с Горбатовым. Собственно, говорил Жуков, а командарм молча слушал»[608].

Шофер маршала А. Н. Бучин также вспоминал: «Видимо, маршал надеялся на быстрый прорыв и распорядился держать свой „виллис“ под рукой, ехать вперед буквально в боевых порядках пехоты. Не получилось. Георгий Константинович первый и часть второго дня провел в лесочке у командного пункта армии. Набычившись, неторопливо прогуливался, изредка подзывая генералов и офицеров, которые ему что-то докладывали. Громадный контраст с его поведением на других фронтах, когда он непосредственно вмешивался в руководство операциями. Он полностью доверял Горбатову и Рокоссовскому и не хотел мешать им. Ненужные споры были бы неизбежны. Тот и другой генералы говорили с Жуковым на равных, не заискивали и не смущались, что случалось не очень часто. Авторитет Жукова и уже один его вид подавлял во фронтовой обстановке очень и очень многих высоких начальников. Хорошо это или плохо, не берусь судить»[609].

Пересыпкин и Бучин противоречат друг другу, а если учитывать, что разногласия в Ставке в любом случае были (даже если следовать слабо аргументированной версии А. В. Исаева), то Жуков сложа руки сидеть не мог и более справделиво мнение Бучина. Отметим его слова – «маршал надеялся на быстрый прорыв и распорядился держать свой „виллис“ под рукой».

Ввод 9-го танкового и 46-го стрелкового корпусов изменил положение. Развертывая их на северном участке плацдарма и нанося удар в стык 4-й и 9-й нем. армий, к вечеру удается прорвать оборону противника. В ЖБД 9-й армии указывается: «Введя в бой последние резервы, [35-й] корпус пытается предотвратить прорыв своей обороны, соединение с 4-й армией сегодня не может быть восстановлено»[610]. В то же время 3-я армия задачи второго дня наступления не выполняет.

Г. К. Жуков писал в мемуарах: «В труде „Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945 гг. Краткая история“ (с. 347–348) при описании Белорусской операции не совсем точно излагается ход событий в районе Рогачева. Перелом в событиях в районе Рогачева здесь объясняется успешными действиями паричской группировки фронта.

На самом деле все происходило несколько иначе, а именно: при подготовке операции была слабо разведана оборона противника на рогачевско-бобруйском направлении, вследствие чего была допущена недооценка силы его сопротивления. В результате этой ошибки 3-й и 48-й армиям был дан завышенный участок прорыва против южного участка. К тому же армии не имели достаточных средств прорыва. Будучи представителем Ставки, я вовремя не поправил командование фронта.

Необходимо отметить и еще одно обстоятельство, которое повлияло на замедление наших действий в этом районе. Когда готовилось решение о прорыве обороны, командующий 3-й армией генерал-лейтенант А. В. Горбатов предложил нанести удар танковым корпусом Б. С. Бахарева несколько севернее – из лесисто-болотистого района, где, по его данным, была очень слабая оборона противника. С А. В. Горбатовым не согласились и приказали ему готовить прорыв на участке, указанном командованием фронта, так как иначе пришлось бы передвигать на север и главный удар 48-й армии.

Началось сражение. Прорыв обороны противника развивался медленно. Видя это, А. В. Горбатов обратился