В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

Лицо Дмитрия Александровича преобразилось. Оно стало живее, моложе, в глазах засветились искорки радости.

– Александр Сергеевич?! Приветствует вас старик Казаринов, в ополчение не взятый, друзьями по нашей постоянной комиссии забытый. Что, что?.. Здоровье? Под медленный уклон, Александр Сергеевич. Да, да, да… Но до конца войны, до матушки-победы, думаю добежать галопом, а уж потом побредем, как обозные лошади. – С минуту Казаринов слушал Щербакова, время от времени кивал головой, лицом выражая то удивление, то возмущение. Потом продолжил: – Дорогой Александр Сергеевич, наш разговор я начну без банальных «как живете?» и «как самочувствие?». Есть в Московском военном округе один храбрейший из храбрых летчиков, по званию – генерал, по фамилии – Сбоев Владимир Николаевич. О нем когда-то писали газеты… Как – вы его тоже знаете? Ну и прекрасно!.. Тогда мне легче будет с вами разговаривать. Его сегодня обидел Окоемов, начальник управления НКВД. Летчики генерала Сбоева сегодня совершили подвиг. Они первыми донесли Генеральному штабу и лично Сталину, что к Юхнову подошли немецкие танки. Разведку они вели под огнем зенитной артиллерии врага, самолеты вернулись с пробоинами, два летчика ранены. И за все эти доблести Окоемов пообещал генералу Сбоеву, если будет необходимость, заняться им по линии своего управления. Я только что узнал об этом и потерял покой… Что? Вы хорошо знаете этого генерала? Давно вы его знаете? О!.. А я этого молодого человека знаю столько, сколько он живет на свете. Верхом на себе катал, когда он был крошечным.

Сбоев замер и не сводил глаз с Казаринова. И снова сердце… Почему оно после шестого удара пропускает седьмой и делает упругий толчок?.. То, что разговор идет хороший, Сбоев понял с самого начала, но о чем говорит сейчас Щербаков Казаринову – не догадывался: уж очень резко менялось выражение лица старика. Оно то озарялось улыбкой, то вдруг мрачнело.

– Так что ему передать? Он будет у меня завтра. Спасибо!.. Спасибо, дорогой Александр Сергеевич. За генерала Сбоева я ручаюсь головой. Это честнейший коммунист и храбрейший воин. Вы должны знать о нем по хасанским событиям. Он уже там показал себя!.. Я рад… Рад, что вы о нем такого же мнения. Еще раз спасибо. При случае рад буду доказать, что заслужил ваше доверие, Александр Сергеевич. А Михаилу Ивановичу от меня – стариковский привет. Что?.. Шутник?.. А что мне остается делать, когда не берете на войну? Только и остается что шутить. Будьте здоровы, Александр Сергеевич.

Телефонную трубку Казаринов положил на рычажки осторожно, словно этим движением хотел подчеркнуть высшую степень уважения к человеку, с которым только что разговаривал.

– Ну как?.. Слышал? – Казаринов встал, распрямился и по-молодому повел плечами. – Ну вот, а ты говорил, что не пробиться…

– У меня аж дух захватило, когда вы разговаривали. Что он сказал, Дмитрий Александрович?

Казаринов подошел вплотную к Сбоеву, крепко стиснул руками его плечи и долго смотрел ему в глаза.

– Секретарь ЦК знает тебя с положительной стороны. Он сказал мне… – Казаринов поморщился и вздохнул. – Он сказал мне нерадостную весть. Два часа назад средствами наземной разведки установили: вчера, ровно в пятнадцать тридцать по московскому времени в Юхнов вошла огромная колонна немецких танков. Эти сведения поступили непосредственно в Генштаб и в Ставку. – Казаринов прошелся по ковровой дорожке и, заметно волнуясь, подошел к журнальному столику, налил в принесенные Фросей хрустальные рюмки армянского коньяку. – Юхнов… Юхнов… Это же рукой подать!.. Враг рядом!.. Что же это происходит? Тут есть отчего заболеть сердцу… У Сталина оно тоже не каменное. – Некоторое время сидели молча. Потом Казаринов, вспомнив то, что хотел сказать, но еще не сказал, устало проговорил: – А еще знаешь, что сказал Александр Сергеевич?

– Что?

– Щербаков сказал, что твое представление к награде летчиков-разведчиков уже пошло на подпись к Михаилу Ивановичу Калинину. – И тут же, словно спохватившись, что не сказал что-то еще очень важное, неподвижно замер с рюмкой в руке. – Да, чуть не забыл. Оказывается, мой звонок к нему насчет тебя – не первый. Звонил по этому же вопросу член Военного совета Тареев и тоже дал тебе блестящую характеристику. Даже поручился за тебя. А полчаса назад из Тулы звонил командующий округом генерал Артемьев. Так что, видишь, голубчик, какая непробиваемая броня на твоей груди? А сейчас – давай по махонькой и… – Казаринов посмотрел на часы и чокнулся со Сбоевым. – За твое здоровье, генерал! За нашу победу в этой большой и трудной войне!..

Печальным боем часы пробили два раза.

Уже в коридоре, прощаясь, Казаринов спросил:

– Как работают у вас приборы с инфракрасными лучами? Помог вам академик Силантьев?

– Очень помог. Академика Силантьева мы занесли в Золотую книгу почетных авиаторов Военно-Воздушных Сил. В наших авиамастерских сделали забавный сувенир к его семидесятилетию. Когда его вручали академику, он даже растрогался.

– Силантьев – порт-артуровский матрос, – сказал Казаринов, помогая Сбоеву надеть шинель. – Не забудь мою просьбу – поискать Григория.

– Сделаю все, что в моих силах.

На прощанье генерал обнял Казаринова и долго не выпускал его из своих могучих объятий. Как ни силился он скрыть навернувшиеся на глаза слезы, Казаринов заметил их. И оценил их не как слабость, когда сдают нервы. В этих скупых слезах он прочитал клятвенную благодарность солдата, перед которой самые возвышенные человеческие слова были только отголосками того огромного чувства, которое переполняло душу молодого генерала.

На улицу Сбоев вышел в ту самую минуту, когда только что была объявлена воздушная тревога. Выли электросирены, трубили басовито-охрипшими гудками фабрики и заводы…

И над всей этой хватающей за душу какофонией тревожных звуков взметнулись в непроглядную чернь октябрьского неба стремительно скользящие ножи прожекторов, установленных на крышах зданий. Скрещиваясь, световые ножи выискивали прорвавшихся к Москве немецких бомбардировщиков.

– Куда, товарищ генерал, в убежище? – спросил шофер.

– В штаб, Алексей Николаевич! – решительно ответил Сбоев. – Завтра чуть свет, Алешенька, мы поднимем в воздух все, что может стрелять и нести под крыльями бомбы! Все бросим на Юхнов, на Спас-Деменск, на Вязьму… Сам сяду на истребитель и полечу… Только так, Алешенька!.. Только так! Прибавь скорость!..

Шофер пристально посмотрел на Сбоева и понял: беда, которая кружила вороном над генералом, прошла стороной, миновала. Он даже не удержался и выразил радость после той тревоги, которая томила его последние дни:

– Я знал, что все хорошо кончится, товарищ генерал.

– Спасибо, Алеша…

Глава XXII

В штабе полка Григорию Казаринову не сказали, откуда исходил приказ о