Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

Шел за полковником к машине и почему-то был уверен, что скоро за нами обязательно подойдет флот, на кораблях увезут всех, но что для этого, – для этого нам надо во что бы то ни стало удерживать бухты!..»

4

– Костя! – Алексей Громов окликнул рослого моряка, который куда-то торопливо шел по длинному наружному коридору навеса батареи. – Костя!

Моряк остановился, удивленно оглядывая незнакомого пехотинца с белой марлевой повязкой на голове и с немецким автоматом на шее. Рядом с ним еще двое, тоже с автоматами на шее. Загорелое лицо красноармейца ему показалось знакомым, но он никак не мог припомнить, где они могли с ним встречаться.

– Не узнаешь?

Костя Чернышов только теперь узнал человека в красноармейской гимнастерке, хотя трудно было в такое поверить.

– Леха? Ты?

– Как видишь! – Громов широко улыбнулся. – Собственной персоной!

– Леха? – Чернышов радостно выкрикнул что-то нечленораздельное, заграбастал пехотинца в свои медвежьи объятия. – Леха! Живой! Вот это да! Сколько ж мы не виделись?

– С первого дня войны, год с гаком, – ответил Алексей. – После того праздничного бала.

– Ага! – Кивнул Костя. – А с головой что?

– Ерунда! Чиркнуло осколком. Скоро заживет!

– Прямо с того света к нам вернулся!

– Не с того света, а с той стороны, Костя! – Громов хлопнул ладонью по широкой спине боксера-тяжеловеса.

– С какой еще стороны? – не понял Чернышов.

– Перешли линию фронта.

– Больше месяца бродили по тылам, наводили шороху! – пояснил Сагитт.

– Это ребята нашей спецгруппы, – и Громов представил своих товарищей по оружию. – Сагитт Курбанов и Григорий Артавкин.

– Будем знакомы: Костя Чернышов! – сказал Чернышов.

Обменялись дружескими рукопожатиями. Алексей спросил боксера:

– А ты как?

– Я тоже в разведке, нашей дивизии! – не без гордости сказал Чернышов. – Мы тут обосновались, на тридцать пятой.

– На батарее? – обрадовался Алексей. – Тогда помоги, Костя! А то бродим по батарее, толком разобраться не можем. Нам надо срочно в штаб флота, чтобы сообщили о нас в Новороссийск, в Главное разведуправление.

– Зря ищешь, братишка! Нету здесь ни штаба флота, ни штаба армии, – и Чернышов рассказал им то, что они уже слышали здесь, на батарее, не один раз, но не верили. – Октябрьский со штабом флота улетел самолетом, а Петров со штабом армии на подводной лодке. Оставили вместо себя генерала Новикова, командира нашей дивизии, так и он прошлой ночью отбыл на торпедном катере. Орудийные башни взорваны, выведены из строя, а подземные сооружения целы. В них пока и держимся. Нет никакого начальства, сами управляемся!

– Ни фига себе! – присвистнул Сагитт.

– Держимся и ждем прихода кораблей флота! Может, в эту ночь они придут за нами. Видел, сколько людей на берегу и тут, у батареи, ждут эвакуации!

Костя Чернышов повел Алексея и его друзей к себе в каземат, где расположились разведчики дивизии. Подземные помещения освещались аккумуляторными батареями.

Надвигался вечер, спадал дневной зной. Бой на передовом рубеже утихал. Огненный шар солнца, пунцово-алый, опускался за дальние горы. С моря подул легкий ветерок, и он принес влажную прохладу. Одинокая чайка, кого-то ища, с тревожным криком чертила в небе замысловатые узоры, то прилетала, то снова удалялась в глубь моря.

Разведчики 109‑й дивизии занимали просторный каземат неподалеку от первой башни. Не успел Чернышов доложить капитану Кравцову, начальнику разведки дивизии, и представить спецгруппу Громова, как из дальнего угла раздался громкий, взволнованно-радостный и в то же время полный неверия в счастливую встречу женский возглас:

– Алеша?!

Оттуда, из полутьмы каземата, раскинув руки, как крылья, к Громову не подбежала, а подлетела Сталина Каранель.

– Алеша!..

Он узнал ее голос, узнал сразу. Такой знакомый, такой памятный, такой родной. В груди, под самым сердцем, что-то дрогнуло, в горле перехватило, голова пошла кругом, и он только выдохнул:

– Сталина? Ты?

Она подбежала, обхватила его за шею своими сильными и теплыми руками. Прижалась всем телом, щекой к щеке. И заплакала. Громко, навзрыд. Слезы текли по ее щекам и по щекам Алексея Громова.

– Милый! Мы не виделись… целый год!.. Я ждала, я верила!

– Сталина… Стэлла…

Он держал ее, счастливо рыдавшую, родную и дорогую, в своих объятиях, растерянно улыбался, ничего и никого не видя вокруг. Сердце его учащенно забилось в нетерпеливом ожидании чего-то нового, неведомого, но радостного, идущего издалека, из их будущего.

5

– Братцы! Севастопольцы! – высокий, жилистый майор с копной седых волос обращался к толпе. – Удержим бухту! Ночью подойдет флот для эвакуации!

Громкий, хорошо поставленный командирский голос вселял веру в возможность благополучного исхода эвакуации на Кавказский берег.

– Все, кто может держать оружие, на передний край! От нас зависит наше спасение! Отгоним немцев! Удержим бухту! Ночью придут корабли флота!

Неорганизованная хаотичная толпа, в основном состоявшая из военных людей, глухо бурлившая, сначала настороженно притихла, а потом пришла в движение. Послышались призывы, короткие команды. Быстро собирались, кучковались, создавались подразделения, сводные роты из бойцов и командиров, вооруженных разнотипным оружием – нашим, а порой немецкими автоматами.

Призыв «Удержим бухту! Отгоним немцев!» произвел воздействие на тысячи людей: тех, кто был у моря, кто толпился на пристани, потел под палящими лучами солнца, удерживая «свою очередь на посадку». На крутой берег стали выходить десятками, сотнями красноармейцы, сержанты и командиры со своим оружием.

Два «мессершмитта» на низкой высоте прошлись над батареей. По самолетам никто не стрелял. Еще вчера палили в небо из винтовок и автоматов, а сегодня патроны стали беречь, они еще пригодятся, еще будут очень нужны.

– Очередная разведка, – сказал Костя Чершышов, провожая хмурым взглядом самолеты. – Через час налетят коршуны.

Алексей и Сталина стояли рядом. Они теперь не отлучались друг от друга. Сталина решила: «Хватит! Натерпелась! Истосковалась. С первого дня войны не видела Алексея. Больше никакой разлуки! Чтобы ни случилось, буду воевать рядом, ни на шаг не отойду. Всегда и везде будем вместе!». И держала его руку, а он и не пытался высвободить ее.

Незадолго до вечера, после яростного артиллерийского обстрела и очередной жестокой бомбежки, с близкой передовой пришло тревожное донесение:

– Транспортеры с пехотой! Броневики!

Но это было видно и без донесения. Береговая батарея разместилась на вершине, которая господствовала над всей местностью, и отсюда, с высоты, просматривался весь передний край обороны. На плоскую возвышенность, не снижая скорости, в клубах пыли, развернутым строем выкатили шесть бронетранспортеров, четыре броневика и десять вездеходов, битком набитых солдатами. Бронетранспортеры сделали резкий разворот, остановились, и все увидели, что к ним прикреплены 75‑миллиметровые полевые пушки. Артиллеристы стали отцеплять пушки и разворачивать к бою.