Ведущая сила всенародной борьбы. Борьба советского рабочего класса на временно оккупированной фашистами территории СССР, 1941–1944 - Виктор Николаевич Земсков

печей была устроена тюрьма, куда бросали «штрафников». Нередко за опоздание на работу на две минуты виновный первый раз подвергался аресту на 10 суток, в случае повторного опоздания его отправляли в концлагерь. За неподчинение начальству виновные наказывались двухнедельным арестом или штрафом от 200 до 500 руб. На многих шахтах Донбасса бараки для рабочих обводились колючей проволокой, и их охраняли часовые. На предприятиях ряда оккупированных городов РСФСР (Брянск, Орел и др.) каждому рабочему присваивался номер; фамилия и имя, как правило, уже не упоминались[74].

Невыносимые условия изнурительного подневольного труда и тяжелого быта рабочих усугублялись их полнейшим бесправием, социальным, политическим и моральным гнетом.

Террористический режим на предприятиях, введенный фашистами, и условия труда из-под палки, хлыста, под угрозой пыток, тюрьмы, расстрела, разумеется, исключали существование любых рабочих организаций и даже какого-либо подобия профсоюзов. Они запрещались. Гитлеровцы демагогически заявляли, что их роль, дескать, берет на себя фашистский «шеф» предприятия. На деле же каждый рабочий или служащий из местного населения лишен был всяких прав и не подлежал защите закона, ибо закона как такового вообще не было в условиях оккупационного режима.

Так, приказ № 1 от 15 октября 1941 г. «шефа» киевского завода «Большевик» гласил: «На работу принимаются только политически безупречные люди, т. е. те, которые не вели никакой активной политической работы, а также не занимали никаких руководящих политических постов. Убежденные сторонники коммунизма не могут быть приняты на работу. Каждый член заводского коллектива, который заметит какую-либо коммунистическую деятельность, подпольную работу или саботаж членов заводского коллектива, должен немедленно сообщить немецкому руководству завода, в противном случае следует наказание… Акты саботажа или намерение к этому будут караться смертью»[75].

Очень часто профсоюзные активисты становились жертвами репрессий наравне с коммунистами, комсомольцами, депутатами местных Советов. В ряде городов (Львов, Вильнюс, Рига и др.) оккупанты проводили массовое истребление профсоюзных активистов. Захватив Витебск, фашисты в числе первых расстреляли председателя фабкома льнопрядильной фабрики «Двина» Д. Рощинского. После падения Таллина в гитлеровских застенках погибли председатель комитета профсоюза машиностроительного завода «Пунане Крулль» А. Сирель, профсоюзные активисты этого завода Э. Тейманн и А. Эйбах. Жертвами фашистского террора становились профсоюзные активисты МТС и совхозов. Так, в совхозе «Кубань» Краснодарского края оккупанты расстреляли весь профсоюзный актив вместе с председателем рабочкома[76].

Система рабско-крепостнического труда находила свое выражение не только в организации и условиях работы, но и в ее оплате. Зарплата квалифицированного рабочего не превышала 300–400 руб., неквалифицированного — 150 руб. в месяц. Что представляла собой эта сумма денег, можно судить исходя из того, что на «черном рынке» 1 кг хлеба стоил 150 руб.[77]

Ограблению оккупированного советского населения служили и разного рода принудительные поборы. Кроме основных налогов взимались подушный налог — в среднем 100 руб. в год с каждого человека в возрасте от 15 до 60 лет, налог для оплаты старост, налоги на владельцев собак (15 руб.), кошек (10 руб.). Налоги и поборы носили произвольный, нередко нелепый характер. Так, в Могилеве горожане-домовладельцы кроме земельного налога были вынуждены платить 30 руб. за место, где стоял дом, 15 руб. за окно в доме с южной стороны, 10 руб. за окно с северной стороны и 10 руб. за печную трубу[78].

Дополнительным средством массового ограбления населения оккупированной советской территории являлась ничем не обеспеченная немецкая оккупационная марка, которая была приравнена к 10 руб. или карбованцам (денежные знаки, введенные оккупационными властями на Украине в 1942 г.). Гитлеровская газета «Берлинер руссише цайтунг» цинично писала об этом жульничестве: «Золотой телец пал. Германские финансисты нашли способ поддержать покупательную способность марки без обеспечения ее золотом. Это — чудо национал-социалистической Германии». А чудо заключалось в том, что оккупанты заставляли советских людей принимать в качестве денег фактически простые бумажки. В действительности эти оккупационные марки ничего не стоили: они не имели никакого золотого эквивалента. Расчеты же в рейхсмарках, имевших золотое обеспечение, были категорически запрещены на оккупированной советской территории, чтобы избежать их накопления в руках местного населения. С этой целью даже жалованье солдатам на восточном фронте выплачивалось не в рейхсмарках, а в так называемых имперских кредитных банковских билетах[79].

Советские рабочие, как и все население, были объектом политики «голодных зверств», проводимой фашистами на оккупированной территории. Первое время захватчики лишили городское население вообще какого-либо продовольственного снабжения. Рабочие жили своими запасами да тем, что изредка удавалось выменять на вещи у крестьян из ближайших деревень. С первой половины 1942 г. в связи с попытками обеспечить более или менее стабильные контингенты рабочих для предприятий, предназначенных для выполнения военных заказов, было введено нормированное продовольственное снабжение.

Что это было за «снабжение», можно судить по комментарию, содержащемуся в обзоре политического положения на оккупированной территории, составленном руководством полиции безопасности и СД: «Количество выдаваемого продовольствия недостаточно даже для самого скромного питания». Например, распоряжением бургомистра Ростова-на-Дону была установлена следующая норма выдачи хлеба: для взрослых — 1 кг на неделю, или по 142 г в день, а для детей — 0,5 кг на неделю, или по 71 г в день. В Белоруссии рабочие обычно получали в день 200 г недоброкачественного хлеба, состоявшего на 50 % из ржаных отрубей, на 20 % из отжимок сахарной свеклы, на 20 % из целлюлозной муки и на 10 % из муки, изготовленной из соломы и листьев. Иногда выдавали несколько граммов патоки, щепотку соли или коробок спичек. В большинстве случаев рабочие, кроме хлеба, ничего не получали[80].

В магазинах население не могло купить ни промышленных, ни продовольственных товаров. Процветала спекуляция. Занимались ею гитлеровские солдаты и те, кто добывал ценой предательства жизненно необходимые товары. Из-за ничтожной заработной платы рабочие не могли обеспечить себе прожиточный минимум за счет рынка. Абсолютное большинство рабочих и членов их семей было доведено до крайней степени обнищания.

Через год после начала войны один из фашистских чиновников докладывал в гитлеровский генеральный штаб, что положение русских рабочих безнадежно. «Растущие рыночные цены находятся в резком контрасте с получаемой рабочими зарплатой. Недельного заработка не хватает, чтобы удовлетворить самые необходимые дневные потребности в продуктах питания. И если глава семьи еще кое-что получает, то остальные члены семьи буквально голодают. Они вынуждены обменивать на продукты питания последнюю одежду и домашнюю утварь»[81]. Даже те рабочие, которые регулярно получали скудный продовольственный паек, постепенно приходили в состояние крайнего истощения. В апреле 1942 г. в одном из докладов в Берлин сообщалось: «…часто бывает, что рабочие должны бросать тяжелые работы вследствие истощения от недоедания. Производительность рабочих, которые применяют физическую силу, сильно падает»[82].

Бедственное положение советских рабочих в условиях немецко-фашистского оккупационного режима признает и буржуазная историография, в частности Д. Армстронг[83].