Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

Тем же наказаниям подвергается и тот, кто с намерением вышеуказанным способом изувечит другого или повредит ему здоровье или окажет ему в этом содействие”[789].

С ним был ознакомлен без исключения каждый человек в действующей армии, и не по разу. Формулировки § 2 приказа войскам 2-й армии Северо-Западного фронта № 173 от 20 ноября (3 декабря) 1914 года звучали столь же сурово: «Мною замечено, что нижние чины под тем или иным предлогом во время боя покидают строй, одни в качестве сопровождающих раненых, другие с самыми незначительными ранениями, большей частью в руки. Кроме того, наблюдались случаи саморанения огнестрельным или холодным оружием.

Подобное отношение к своему долгу считаю недопустимым, бесчестным и подлым в отношении к товарищам, которые на местах умирают смертью честных и славных воинов; преступным перед дорогой нашей Родиной и обожаемым Монархом, за которых дерется теперь вся Россия.

Поступков таких в русской армии не должно быть: посему предписываю командирам частей… членовредителей сейчас же предавать полевому суду и расстреливать, как подлых изменников»[790].

Итак, ситуация с «самострелами» в войсках приобрела остроту задолго до весны-лета 1915 года. Причем источником этой угрозы стал отнюдь не обмен военно-полевым опытом с неприятелем, а… собственный тыл. Симулянту-фронтовику саморанение сулило не только кару, но и передышку на больничной койке в случае удачного исхода дела. Однако наиболее хитроумные молодые люди прибегали к членовредительству еще на стадии призыва. Этот факт наглядно иллюстрирует письмо некоего доктора Александра Вальпуха из Воронежа своему родственнику в Одессу. Член Комиссии по освидетельствованию нижних чинов делился житейской мудростью с юношей — вероятно, племянником: «Очень прошу Колю не быть легкомысленным… Лица без каких бы то ни было ясно выраженных недостатков идут в строй. Но есть могучая 54 ст[атья] по которой многих приходится освобождать. Она гласит, что, если у лица окажется отсутствие не менее 10 зубов в одной челюсти или 14 зубов в двух, то оно считается негодным, причем зубы мудрости в счет не идут»[791].

Молодому человеку настоятельно рекомендовалось позаботиться об удалении зубов даже с незначительными признаками кариеса. «Он должен сейчас удалять понемногу испорченные зубы и потом подсчитать: осталось ли должное количество, указанное в ст[атье] 54. Конечно, чем больше удалить, тем лучше», — рекомендовал жрец Эскулапа. Впрочем, его увещевания были напрасны. Письмо Вальпуха в Одессу оказалось перехвачено Главной военно-цензурной комиссией и не дошло до адресата. О дальнейшей судьбе одессита Коли Вальпуха можно только догадываться[792].

Впрочем, его пример — лишь один из множества. Целые списки способов уклониться от военной службы по состоянию здоровья передавались в тылу из рук в руки. Цензура была неспособна изъять все их до единого и вдобавок пропускала в печать описания ранений, схожих с уловками «палечников». Например, это письмо К. Ф. З-ского с фронта было опубликовано в дальневосточной прессе: «20-го ноября меня ранили под Лозью в правое плечо и в большой палец правой руки: вот, товарищ, хотя я был ранен в плечо, но и германцам было горячо, другая пуля попала в большой палец, но все таки отступил германец»[793]. Наиболее благоприятной для обмена сведениями о симуляции средой были тыловые госпитали и запасные батальоны. Некоторые хитроумные членовредители оказывались на госпитальной койке по «боевому» ранению или «болезни», а оттуда отбывали прямиком в отпуск на срок до полугода. Обзавестись документальным свидетельством о лечении для них являлось делом техники, установить же подобных злоумышленников было очень непросто. Медицинская экспертиза попросту не успевала за развитием членовредительства и его имитации, не существовало и руководств по идентификации «самострелов»[794].

Неудачи Русской императорской армии в кампании 1915 года и начало Великого Отступления, по свидетельству генерал-лейтенанта Гутора, привели к всплеску саморанений, ставших многочисленным явлением[795]. Число «палечников» в отдельно взятом госпитале могло доходить до сотни человек. Из призывников, направленных на медицинское освидетельствование, членовредителями оказывались порядка 12 %. Командование рассчитывало не дать порочной практике развиться в эпидемию на фронте. Военные госпитали превращались в своего рода санитарные кордоны. Подозреваемых в симуляции ожидали допросы, досмотры, обыски… Но все эти меры не давали должного результата.

Число саморанений росло, прогрессировало и искусство их нанесения. Видный военный специалист, генерал-майор Генерального штаба П. И. Изместьев еще сильно обобщал: «Тысячи так называемых “палечников” отстреливают себе пальцы, рубят их, вырывают зубы, растравляют раны, чтобы уйти из боя или чтобы, уйдя, не возвращаться вновь в строй»[796]. Изобилие видов членовредительства в Русской армии в Великую войну заставило военных медиков потрудиться над одним только их распределением по категориям. Уклоняющиеся от военной службы провоцировали у себя самих кожные заболевания, ушибы, отеки мягких тканей, растяжения, грыжи, повреждения мышц вплоть до их разрыва. Распространены были симуляция и стимуляция внутренних болезней: бронхита, туберкулеза, язвы желудка, катарального энтерита, нефрита, цистита, болезней сердца, диабета. Изводиться голодом в расчете на анемию или упорно поднимать тяжести, наживая грыжу, казалось многим не худшей альтернативой фронту. Для солдата важны хорошие зрение и слух, а потому классификацию пополняли мнимые и действительные случаи конъюнктивита, катаракты, отита, перфорации барабанной перепонки. Отмечались случаи порчи зрения призывниками, намеренно носившими очки с линзами высокой оптической силы. И конечно же, не обошлось без повреждения зубов — в лучшем случае их корни выдавались за больные, но дело могло дойти до спиливания или экстракции[797]. Показательно, что нанесение себе огнестрельных ранений даже не было упомянуто в этом списке, как очевиднейший способ, а ведь кроме них встречались колото-резаные, размозженные, рубленые и ушибленно-рваные раны…

Схожие явления бытовали и среди русских военнопленных. Стремясь избежать тяжелой работы, особенно в шахтах и на промышленных предприятиях, они симулировали различные заболевания, подчас нанося серьезный вред своему здоровью. «Пленные выливали на себя кипяток, курили пропитанные маслом сигареты для нагнетания температуры… С помощью химических составов, используемых в производстве, они стимулировали нарушение работы желудка или сердца», — сообщает крупный исследователь проблематики военного плена в Первую мировую войну О. С. Нагорная[798].

Иногда русские военнопленные калечили себя, полностью утрачивая работоспособность. Генерал Краснов, находясь в эмиграции, воспроизводил рассказ беспалого солдата: «Как взяли в плен, послали меня на завод… Узнал: пули на союзников точат. Тогда я пришел и сказал: “Работать больше не буду. Это против присяги, а против присяги я не пойду”. <…> Перекрестился, взял топор в левую руку, правую положил на чурбан. И — за Веру, Царя и Отечество отхватил все пальцы»[799]. Конечно, этот поступок преподносился как акт патриотизма. Мемуаристом проводилась зримая