Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

Волосюк скорчился за щитом, обеими руками прижимая к груди немецкий автомат и втянув голову в плечи, так что сверху казалось, что головы на самом деле нет и что рядом с Федотычем сидит чучело, муляж, состряпанный из набитой чем попало унтер-офицерской шинели и нахлобученной сверху каски. Не ко времени и не к месту вспомнилось, как Свищ, напутствуя сержанта перед предстоящим боем, говорил: «Чего ты переживаешь, чудак-человек? Тебе радоваться надо, Бога за командира молить! Ведь нам, ежели дело выгорит, ничего, кроме отправки в нормальные войска, не светит, да и то если фриц удачно покалечит. А тебе с лейтенантом и почет, и слава, и орден на грудь — все, как полагается, чин-чинарем. Может, даже Героя присвоят… Неужто неохота перед девками звездой на груди покрасоваться?»

Как ни странно, именно эта нарисованная шутливым, с подковыркой тоном перспектива отчасти примирила сержанта с происходящим. Конечно, несмотря на тон, она не содержала ни словечка неправды, но нужно было быть полным идиотом, чтобы всерьез рассчитывать вырваться живым из этой западни. Неужели Волосюк до сих пор сохранил по-детски наивную веру в свою исключительность, благодаря которой все самое плохое может случиться с кем угодно, но только не с ним?

Павел поймал себя на том, что не знает, как зовут сержанта, и выкинул эту чепуху из головы: назови тупого хряка хоть Ботвинником, все равно чемпионат мира по шахматам ему не выиграть…

Справа по борту открылось узкое устье затянутой маскировочной сетью протоки. Свищ высунулся в открытую дверь ходовой рубки, и Павел махнул ему рукой через разбитый иллюминатор: поворачивай! Баржа начала неторопливо заносить влево широкую корму — увы, слишком рано для того, чтобы этот выполненный неопытным рулевым маневр остался безнаказанным. Павел открыл и тут же закрыл рот, с трудом поборов искушение закрыть заодно и глаза: кричать бесполезно, Свищ все равно не услышит, а если услышит, то предпринятая им попытка выправить курс лишь усугубит ситуацию.

— О майн либер Готт! — чуть слышно ахнул немец, деливший с Павлом мостик.

Стальной борт с грохотом задел каменный бок отвесной скалы. Баржа продолжала с прежней неторопливой, тупой уверенностью забравшегося в посудную лавку бегемота двигаться вперед, со страшным скрежетом скребя правым бортом по камню. На палубу градом сыпались обломки; огромный валун, способный пробить палубный настил и рухнуть в набитый торпедами трюм, с оглушительным всплеском упал в воду за кормой, подняв целую тучу брызг. Павлу показалось, что сквозь гул моторов и адский шум столкновения пробивается прочувствованный мат горе-рулевого. Впрочем, штурвал Свищ не бросил; ему даже удалось разминуться с противоположным берегом протоки, и Павел с облегчением перевел дух: пронесло.

Свищ завертел штурвал, и вскоре на палубу, накрыв стоящего на носу Ильина, легла пятнистая тень маскиро-войной сети. Слева по борту показался прилепившийся к скале хорошо знакомый дот. На колючей проволоке сохло серое солдатское белье, над плоской крышей поднимался, путаясь в маскировочной сети, легкий белесый дымок, и, как обычно, слышалось сводящее с ума, ненавистное пиликанье губной гармошки. При виде процессии, которую замыкал плененный русский катер, из дота высыпали немцы — замахали руками, радостно, как дети, прыгая на вырубленных в скале крутых ступеньках и что-то неразборчиво вопя. Ильин, а вслед за ним и стоявший на мостике «трофейного» катера Васильев помахали им в ответ. Павел оглянулся. Прокл Федотович пристально смотрел на дот, рука его лежала на рукоятке маховика наводки, но беспокоиться не стоило: нервы у боцмана были крепкие и здравым смыслом Бог и родители его не обделили.

Баржа скрылась за изгибом протоки — на этот раз, к счастью, без происшествий. Павел немного беспокоился о Свище, поскольку точно знал, какая картина открылась ему там, за поворотом. Огибая выступ скалы, он снова обернулся. Васильева на мостике уже не было — он скрылся в машинном отделении, готовый по сигналу Захарова запустить мотор.

Наконец сторожевик вслед за баржей миновал изгиб русла, и Павел увидел впереди, прямо по курсу, одетую в серый бетон разверстую черную пасть — главный морской портал бункера. Пулеметные гнезда по обоим берегам протоки никуда не делись, зато памятного железного пирса как не бывало — его заменил достроенный заключенными постоянный каменный причал на левом берегу. На причале стояли бочки с горючим и штабелем громоздились накрытые брезентом зеленые ящики, подозрительно похожие на зарядные. На причале, в пулеметных гнездах, на площадках по обеим сторонам портала было полно орущих и размахивающих руками немцев. На мгновение Павлу показалось, что все они просто-напросто сошли с ума, иначе с чего бы им так радостно приветствовать обычную грузовую баржу?

Потом он понял и досадливо закусил губу. Это была вовсе не радость, немцы кричали и размахивали руками, не приветствуя баржу, а пытаясь ее остановить. Судя по всему, причал внутри бункера был занят, и Свищу предлагалось застопорить ход и дождаться своей очереди на разгрузку снаружи — так сказать, на внешнем рейде.

Такое внимание было явно излишним, но выбирать не приходилось. Павел прибавил обороты и подвел сторожевик ближе к барже, чтобы дать рябому мотористу шанс перескочить на борт с кормы обреченного брандера. Одновременно он забирал влево, освобождая Васильеву место для единственной торпедной атаки, ради которой они и забрались в эту западню. Он повернулся, глядя на корму, но боцман не нуждался в его командах — он уже чуть ли не пинками выталкивал из-под броневого орудийного щита Волосюка, который по уговору должен был отцепить буксир, вернув «Заговоренному» свободу маневра.

Сержант с огромной неохотой покинул укрытие, осмотрелся, стоя в нелепой позе, сделал пару неуверенных шагов в сторону кормового кнехта, на котором была захлестнута петля буксирного каната, и вдруг, далеко отшвырнув автомат, высоко поднял руки над головой.

Глава 17

— Нихт шиссен! — перекрывая стоящий вокруг гам, во всю свою луженую глотку заорал сержант НКВД Волосюк, поворачиваясь всем корпусом из стороны в сторону, чтобы немцам на берегу было лучше видно, что он безоружен. — Не стреляйте! Плен! Плен! Их бин сдаваться дойче плен, нихт шиссен!

— Ах ты сука! — ахнул Павел.

Никакого смысла в действиях Волосюка он не видел, да его там и не было: у мордатого вертухая просто сдали нервы. Зато он очень четко видел, как пулеметчик в ближайшем гнезде, закаменев лицом, потянулся к своему МГ. Второй номер толкнул его в бок и что-то сказал; пулеметчик на мгновение задумался, потом черты его лица разгладились, он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. Через минуту