Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Пришла весна.

Большая война на Калининском фронте стала невозможной.

Апрель превратил снега в водянистые голубые кисели, дороги — в ручьи, аэродромы — в озера, окопы — в канавы. Бездорожье лишило войска подвижности и силы. Вода стала сильнее пушек, бомб и минных полей. Разделила окопы врагов паводками и проснувшимися топями.

Летчики получили передышку. Командиры обобщали опыт зимних боев. Все, от солдата до командира полка, слушали радио и переставляли флажки, обозначая ими продвижение своих войск на запад. И, наконец, интерес к радио пропал: новости с фронтов стали передаваться одной-двумя фразами — «Войска вели бои местного значения. Улучшали позиции».

Зимнее наступление кончилось. Снята блокада с Ленинграда, ликвидированы Демянский «аппендицит» и Ржевско-Вяземский плацдарм. Эти сведения были особенно дороги и памятны полку, который в дни победы внес свою лепту, но и понес немалые жертвы. Митрохин каждое утро начинал с обхода стоянок самолетов и взлетной полосы. Эти обходы не радовали его.

— Сколько раз можно повторять, — выговаривал он командиру батальона обслуживания, — не надо давать застаиваться воде. Убирайте ее. Делайте канавки, отводные ямы.

Разгреб лопатой снежную кашу, прорубил наледь до самой земли. Видишь?… Земля мерзлая. В ней воды нет. С такого аэродрома можно взлетать. Весь батальон, прикажу и всех свободных людей полка вывести на аэродром. Тебе дать людям инструмент, все, что есть. Воду убрать. И впредь не допускать этакое безобразие.

— Все равно плывет аэродром.

— Прекратить всякие крамольные разговоры. Работать! Не справимся мы и на других аэродромах тоже — сотни самолетов корпуса будут надолго выключены из войны.

Состояние аэродромов волновало не только Митрохина. Старшие с решением не опаздывали. Полк получил приказ перебазироваться на тыловой аэродром.

Самолет Осипова шел на восток, курсом на Ржев.

Рядом на привычном для обоих месте висел в небе «ил» Борубая. Внизу ровной лентой бежала оттаявшая на солнце насыпь железной дороги, не торопясь плыли зеленые сосновые и еловые перелески. Солнце светило через плотные перистые облака, не давая теней, отчего земля и все, что было на ней, казалось плоским, а краски приглушенными. И хотя фронт далеко ушел на запад, внизу все говорило о войне: сожженные станции и деревни, многослойная паутина окопов, черные плешины выгоревших лесов, запутанные клубки мертвых дорог. Километры и километры исковерканной земли и людской обездоленности…

Левее полета показались развалины, которые раньше назывались городом Ржевом. Разглядывая нагромождения битого кирпича, обгорелых бревен, железа и еще неизвестно чего, Матвей услышал в душе грустные нотки, как будто он смотрел на заброшенный погост, но одновременно с ощущением печали у него появилось внутри и что-то другое. Что не поддавалось четкому определению. Оставив оценку своего внутреннего «я» на потом, он включил передатчик

— Бору, пойдем вправо на Сергеевку. Посмотрим. Наверное, не забыл ее. Три раза с тобой на нее ходили. С этой станции выгрузки немецких войск не все домой возвращались. Да и тебе однажды попало. Вираж сделаем, чтобы лучше оценить свою работу, и пойдем дальше.

Развернувшись снова курсом на Москву, Матвей наконец-то понял сложность своих чувств при разглядывании Ржева: на сожаление наложила свою печать его совесть. Ему повезло — он не сделал ни одного боевого вылета на этот город. Его война с немцами не оставила в этом городе ни одной царапины, ни одной воронки.

Разглядывая землю, Матвей думал о себе.

После снятия судимости он вскоре понял, что положение на службе не упростилось. Числился он по-прежнему за эскадрильей Пошиванова, а задания чаще всего получал от Митрохина или Русанова. Вот и теперь полк еще сидит на фронтовом аэродроме, а он, как извозчик, везет начальника штаба полка на новое место, чтобы подготовить прием самолетов и размещение людей. Задания эти иногда затрагивали интересы других командиров, что вызывало взаимную неудовлетворенность. И только его давнишняя дружба с Масловым, Шубовым, Пошивановым пока позволяла им сообща решать возникающие сложности.

Дружба дружбой, но нужно было в корне ликвидировать нарастающие трения. А так как без начальников найти выход было нельзя, то он решил пойти к Русанову и рассказать ему все как есть.

Он пришел к нему поздно вечером.

На стук послышался добрый голос:

— Входи, входи… Осипов? По делу или просто повечерять?… Раздевайся.

— В общем-то по серьезному для меня вопросу.

— Проходи и садись… Давай твой серьезный вопрос…

— Командир полка и вы все время сажаете меня в чужие сани… Кто я такой в полку? Рядовой летчик. А вы мне то одно задание, то другое даете, которое мне по рангу не подходит.

— Мы тебя знаем, доверяем и надеемся на тебя, поэтому и даем. Ты что, от заданий устал?