КГБ в 1991 году - Василий Михайлович Сойма

Здоровье у бывших руководителей страны, оказавшихся в следственном изоляторе, не самое лучшее. В камеру к В. Павлову поместили «подсадную утку», которую сразу же убрали, как только у экс-премьера изъяли личные бумаги. Ю. Иванов, адвокат В. Крючкова, назвал сумму своего гонорара — три тысячи рублей. Если процесс затянется, последует доплата.

Отношение журналистов к адвокатам гэкачепистов — самое благожелательное. В отличие от тональности газетных статей и телесюжетов в адрес «путчистов». Там правили бал редакторы, которые чутко прислушивались к сигналам из Кремля и «Белого дома».

20 сентября французская телекомпания ТФ-1 передала интервью, которое ее московский корреспондент взял у супруги бывшего вице-президента СССР Геннадия Янаева.

По словам Розы Алексеевны, с которой журналист беседовал в ее квартире, ей ничего не было известно о готовившемся государственном перевороте. Впрочем, она вообще отвергала подобную интерпретацию событий 19–21 августа.

«Я не верю, что мой муж был организатором путча, — сказала Роза Алексеевна. — Он был человеком чести, и я не понимаю, как его можно обвинить в предательстве. Эти люди действовали в интересах нашего народа, которому грозит катастрофа, они выступили, как выступили в свое время декабристы. История еще покажет, кто кого предал».

В репортаже было показано здание с решетками на окнах на московской улице Матросская Тишина, где содержался Яна-ев. Корреспондент ТФ-1 отметил, что жена бывшего вице-президента вынуждена простаивать в общей очереди вместе с родственниками находившихся там уголовников для того, чтобы передать мужу продукты. Она также пожаловалась, что не имела никаких сведений о супруге, в том числе и о состоянии его здоровья.

Глава 11

УЗНИКИ «МАТРОССКОЙ тишины»

Как они вели себя в заключении

24 августа Ельцин в своем выступлении на траурном митинге с гневом обрушился на гэкачепистов. Больше всех досталось Крючкову. Он не отмолчался, не побоялся отстоять свою правду.

Находясь под стражей, Владимир Александрович услышал по радио выступление и откликнулся письмом на имя Ельцина.

Якобы им, Крючковым, было сказано, что организаторам переворота надо было бы действовать против российского руководства более энергично.

«Нигде и никогда ничего подобного я не говорил!» — решительно опроверг он это приписываемое ему высказывание. И указал на возможный источник его происхождения.

Пару дней назад у него, уже задержанного, взял короткое, двух-трехминутное интервью тележурналист Молчанов. «Может быть, Ваши слова связаны с этим интервью?» — высказал он предположение.

«Тогда кто-то не так интерпретировал Вам его. Очень прошу Вас просмотреть запись этого интервью, и Вы убедитесь».

«Далее Вы сказали, что был список из 12 человек, определенных к убийству, — писал Крючков. — Такого не было! Это категорично! Наоборот, строго подчеркивалось как непременное условие — никаких жертв, и выдвижение войск производить исходя из этого».

Он сильно переживал за коллектив КГБ. Мучился от того, что над людьми с Лубянки навис карающий меч. Уже в тот же день, 24 августа, узнав о назначении Бакатина председателем КГБ, обратился к нему с письмом в надежде, что под горячую руку не попадут невиновные люди.

«Уважаемый Вадим Викторович, — выводил он рукописные строчки, — обращаюсь к Вам как к Председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этом. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление.

Разум и сердце с трудом воспринимают эту явь, и ощущение пребывания в каком-то кошмарном сне ни на минуту не покидает».

Отмечал, что в течение своей полувековой трудовой жизни отдавал себя полностью служению Отчизне. А теперь Комитет госбезопасности оказался в сложнейшей и тяжелой ситуации.

«Мне сказали, что в КГБ СССР была Коллегия, которая осудила попытку государственного переворота и мои действия как председателя КГБ. Какой бы острой ни была оценка моей деятельности, я полностью принимаю ее». Просил не оценивать всю свою жизнь только по августу 1991 года.

На другой день, 25 августа, обратился с письмом к Горбачеву. Объяснял, что забота у ГКЧП была одна — как-то помочь стране. «Что касается Вас, то никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б.Н. Ельциным. Кстати, в отношении Б.Н. Ельцина и членов российского руководства никаких акций не проводилось. Это было исключено.

В случае необходимости полагали провести временное задержание минимального числа лиц — до 20 человек. Но к этому не прибегли, считали, что не было нужды».

С учетом своего положения заключенного, на встречу он питал слабую надежду. Но на всякий случай просил подумать о встрече и разговоре с личным представителем Горбачева.

Увы, ни на одно обращение ответа не было.

26 августа его перевели из г. Кашина в следственный изолятор «Матросская Тишина». В камере было двое.

«Я представился, — рассказывал Крючков. — Удивлению их, казалось, не было предела. По-моему, на какое-то время они лишились дара речи. Переспросили. Я еще раз повторил. Предложили согреть воды, достали сухари, сахар, конфеты, помогли освоить немудреное камерное хозяйство. Попросили разрешения закурить, кратко объяснили порядки. Рассказали, что пару дней назад в камере было шесть человек. Срочно отделили четверых, оставив только двоих».

Свои тюремные ощущения вспоминал как тяжелый, навязчивый сон. «Постоянная тревога за родных, чувство горькой вины перед сослуживцами, да и вообще перед народом за то, что не получилось так, как хотелось, ради чего рисковал. Но, пожалуй, самое гнетущее — это смерть людей, с которыми очень многое связывало, которых хорошо знал и глубоко уважал». Крючков имел в виду главу МВД Пуго, маршала Ахромеева. О тюремных буднях: «Радиоточка да одна-две газеты — вот и весь источник информации. Узнать можно многое, однако объем информации — голодный паек