Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

И ЦАРЕВ одной стране поэт и царь несли свой крест — две разных доли. Поэт имел веселый дар слагать стихи,                       был духом волен. А государь душой был стар и властолюбием был болен. Поэт о нежной страсти пел и о природе поэтичной, и о народе,                   что кипел в борьбе со властью безграничной. В паренье он не разглядел царя-тирана лик безличный. А царь невежественным был и голос истины не слышал. Себя льстецами окружил и верил — он всего превыше. Он петь поэту запретил перед людьми — эй, ты, потише! Вовеки песня не замрет, любую победит преграду! Все так же наш поэт поет про горести и про отраду, и присудил ему народ свою высокую награду… Вернемся к нашим временам! Безмолвно поглотила Лета корону, славу, фимиам — не песню, что в те дни пропета. А о царе известно нам по обличениям поэта. Перевод О. Дмитриева.

Челкаш

ЛЮБЕЗНЫЙ НАЧАЛЬНИК

Я уже приготовился к отчаянной битве. Другого выхода не было. Прошло два месяца, а мое дело в этом учреждении не продвинулось ни на шаг. Служащие гоняли меня из кабинета в кабинет, много раз назначали самые точные и последние сроки, морочили меня и тайком хихикали в кулак, когда я уходил, унылый и измученный беготней по этажам. Особенно травил меня один, который, очевидно, думал, что наделен природным даром гипнотизировать посетителей. Всякий раз, когда я подходил к его столу, он впивался в мое лицо своими зелеными глазами и в течение десяти минут смотрел на меня, не говоря ни слова. Сначала мне становилось холодно, потом меня бросало в жар, и наконец мне начинало казаться, что я — это уже не я, а кто-то другой. У меня было такое состояние, что скажи он мне: «Ты находишься в бассейне «Диана», раздевайся и плыви!» — и я бы тотчас беспрекословно подчинился. Но к его чести следует сказать, что такой команды он ни разу не подал.

— Через неделю! — шипел он, и я покорно уходил, весь в холодном поту.

Наконец я понял, что мой вопрос упирается в самое важное начальство в этом учреждении. И решил любой ценой добраться до него и держаться так, чтобы оно запомнило меня на всю жизнь. В назначенный секретаршей час я явился, полный страшного гнева. В моей груди как будто бушевала огненная лава. Я заранее приготовил самые сильные и самые резкие выражения и намеревался открыто бросить их ему в лицо. Разоблачить, сровнять его с землей и принудить тотчас же дать ход моему делу. Я решил сказать этому начальнику, что его место не за столом в учреждении, а на каком-нибудь огороде, где он мог бы, как чучело, пугать воробьев и таким образом приносить гораздо больше пользы народному хозяйству. Эта фраза была самой сильной в моем арсенале, но про запас я держал еще несколько крепких выражений.

Одним словом, у меня был такой вид, что секретарша испугалась и побледнела, подумав, что в учреждение проник убийца.

В кабинет я ворвался, как бык, разъяренный красной тряпкой.

— О-о-оо! Здравствуйте, любезный друг!

Самый важный начальник двинулся мне навстречу, озаренный широкой и радостной улыбкой, широко раскинув руки, будто приглашая меня пасть к нему в объятия и почувствовать жар его любвеобильного сердца.

— Как вы точны! Проходите, пожалуйста!

Он ласково погладил меня по плечу, усадил в кресло, предложил сигарету, сам зажег спичку… Он смотрел на меня так нежно, с таким искренним желанием приласкать меня и ободрить, что весь мой гнев мгновенно испарился. Поток любезных слов и умильных улыбок обезоружил меня полностью.

— Ну как же это возможно, чтобы вас так терзали! — звучал его медовый голос. — Чтобы так мучили! Ради бога, извините. Все уладится. Я распоряжусь, немедленно! Не беспокойтесь. Пожалуйста, угощайтесь яблочком.

И получилось так, что хотя я перед этим намеревался извергнуть, как вулкан, огнедышащую лаву, тут я превратился в кроткого ягненка. А в заключение даже начал извиняться, что позволил себе отнять у этого прекрасного человека его драгоценное время, потратить его на какие-то мелочи, о которых не стоит даже говорить.

— Извините меня, извините меня, товарищ начальник, — произносил я растроганно, пятясь к двери.

— Ничего, ничего, дорогой товарищ. Я для того и поставлен здесь, чтобы служить гражданам и быстро разрешать все вопросы. Мне было очень приятно познакомиться с вами! Приходите, пожалуйста, если у вас возникнут затруднения.

Я вышел с легким сердцем, помолодевший, просветленный.

…С тех пор прошло еще две недели. Мой вопрос все в том же положении. Я почти потерял надежду, что он будет когда-нибудь решен. Но зато