Юлий Ким - Юлий Черсанович Ким

Вокальные номера к спектаклю

по пьесе Дениса Фонвизина «НЕДОРОСЛЬ» (1969)

Да, вот так, и никак не менее чем, величали иные театральные критики спектакль Саратовского ТЮЗа, поставленный Леонидом Эйдлиным по фонвизинскому Недорослю» в 1969 году. Сам Эйдлин называл это «комедия на музыке», что была истинная правда — но мы с ним и от «мюзикла» не открещивались.

Нет, наверное, в русском репертуаре такой пьесы, какую бы наши режиссеры еще так обходили за три версты, как Недоросль». Один Оскар Ремез, известный московский режиссер и педагог, решительно утверждал, что Недоросля» можно и должно ставить безо всяких сокращений — особенно и именно тех мест, где Фонвизин учит жить, высокопарно и скучно. Эйдлин же считал, что всю эту высокопарщину никакой искусностью не одолеешь и, следовательно, молодой зритель побежит из театра, не дожидаясь финала, — и пошел на сокращения без долгих раздумий. А чтобы бессмертная комедия обессмертилась еще более, он решил сделать ее музыкальной. И для этой цели позвал в помощь меня.

Я сочинил номеров, наверное, двадцать, включая увертюру — то есть в самом классическом смысле этого слова, с главной темой, с музыкальным развитием, для симфонического оркестра Аранжировал, конечно, не я, за отсутствием какого-либо музыкального образования. Но даже и тут были мои пожелания: где играть медным, а где струнным. Помню, услышав, долго смеялся. От радости.

За увертюрой следовал короткий пролог. Выбегали молоденькие крестьяночки и пели:

— Ты скажи, хозяюшка,

Что сегодня испекла?

— Испекла я свежий пряник

На старинном на меду.

— Свежий пряник, старый мед —

Ладно ль вышло, вкусно ль будет?

— Ой дид-ладо лебеда!

Лишь бы не было вреда.

Далее действие начиналось, как оно и положено, со знаменитой сцены примерки тришкина кафтана на молодого барина. Возле Митрофана, вполне наглого, хитрого и красивого парня, вертелась дворня и похаживала вокруг матушка, помещица госпожа Простакова с тихим, как бы навсегда прибитым муженьком — все они обсуждали новый кафтан, пошитый Тришкой, и помаленьку переводили разговор в пение. Вот вошел Скотинин, приехавший свататься к Софье.

Простакова к нему:

— Вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Мешковат ли этот кафтан?

— Нет.

— Да я и сам уж вижу, матушка, что он узок, — говорит Простаков.

— Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.

Г-жа Простакова

Где же изряднехонько?

И глядеть тошнехонько.

Скотинин

Что ж тебе тошнехонько?

Сшито изряднехонько.

Г-жа Простакова

Аль ослеп ты, батюшка?

Узко вышло платьишко!

Скотинин

Да что тебе тошнехонько?

Сшито изряднехонько!

Г-жа Простакова

Аль тебе от сговору

Замутило голову?

Скотинин

Что тебе тошнехонько?

Сшито изряднехонько!

Нет! Кафтан хорош!..

Г-жа Простакова

Все ты, братец, врешь!

Тришка

Быть кафтану плохо сшиту — стал быть,

Тришке быть побиту!

Не по нраву талия — будет мне баталия!

Не по нраву рукава — без волосьев голова!

За изрядные труды порвут спину в лоскуты!

Девки

Ой дид-ладо, лебеда!

Г-жа Простакова

Жмет во грудях! Узок во плечах!

Али, братец, ты ослеп?

Али, братец, ты оглох?

Ан кафтан-то плох!

Скотинин

Нет, кафтан хорош!

Все (к Митрофану)

Митрофанушка, мой свет.

Чай, тебе вздохнуть неможно?

Ты скажи, скажи не ложно:

Жмет он или нет?