Перемещенное лицо - Владимир Войнович

Если рассказывать обо всем пути, пройденном нашим героем подорогам и тропам войны, обо всех его приключениях, то слишком длинным получитсянаш рассказ. Поэтому пройдемся пунктиром.

Оставшись вдвоем в районе Долгова, Чонкин и Клим Свинцовконец осени и начало зимы провели в лесу, перемещаясь по нему бесцельно, словномедведи-шатуны, и за зверей принимаемые местными жителями, заходившими в лесдля заготовления грибов, ягод или дров. Среди деревенского населения в даннойокруге ходили в то время слухи о том, что с началом войны в местных лесахпоявились партизаны, а также в значительных количествах медведи, лешие иобезьяны. Да они, оборванные, голодные и холодные, и в самом деле стали похожина каких-то зверей. Чонкина узнать еще было можно, у него бороденка отрослататарская, редкая, не скрывавшая основных черт лица, а вот Свинцов до бровейзарос рыжей и грязной шерстью, да такой густой, что прежде, чем разглядетьчто-нибудь, шерсть эту на глазах раздвигал руками. Некоторые люди принималинаших беглецов не за зверей, а за диких партизан, хотя им не до партизанствабыло, а только бы не попасть при этом ни к нашим, ни к немцам и как-нибудьпрокормиться. Другие на их месте с голоду бы околели, но они были люди,выросшие в природе и бывшие частью ее, к тому же имели при себе винтовку спатронами. Как-то все же питались. То птичку подстрелят, то гриб сорвут, тобруснику соберут. Костер развести – огонь древним способом, с помощью кресала икамня добывали. Нашли где-то каску немецкую еще с Первой мировой войны, ржавуюи с дыркой от пули. Дырку куском портянки заткнули, превратили в кастрюлю.Тряпка, намокнув, не прогорала. Варили грибной суп из опят (их в тот годвидимо-невидимо уродилось), компот и травяные отвары. Спали, не снимая шинелей,на сырой земле. Пока жить было можно, но как-то ночью подморозило, а утром глянули:опята, все разом, почернели и сникли. Кочки покрылись тонкой ледяной коркой,брусника под ней выглядела, как под стеклом в музее. В музее Чонкин бывал лишьоднажды, когда комендантскую роту возили в город и там показывали как раз подстеклом клыки вымерших животных, наконечники копий и украшения тогдашних людей.И там же, он запомнил, были такие бусинки, вроде как раз брусники, и так жележали под стеклом, поблескивая. Зима наступала, возникала задача как-нибудь еепережить. Хотели вырыть землянку, но инструмента, более подходящего, чем штык,не было. Однако судьба оказалась к ним более или менее благосклонной. Однажды,собирая хворост для костра, Чонкин и Свинцов приблизились к густому кустарнику,как вдруг там зашевелилось и вылезло наружу что-то мохнатое.

– Видмедь! – воскликнул Свинцов и, отшатнувшись, вскинулвинтовку.

Но это был не медведь, а престранное существо, покрытоедлинной шерстью, с проплешиной посреди хребта. Выскочив из кустов, онобросилось прочь. Свинцов, сам превратившийся за это время в зверя, ринулсядогонять. Существо достигло ближайшего дерева и, ловко перебирая всеми четырьмялапами, вмиг взлетело к самой верхушке. Оттуда с беспокойством следило заподошедшими.

Свинцов, поставив винтовку к ноге, спросил Чонкина:

– Чо за животный, не ведаешь?

– Не знаю, – удивленно сказал Чонкин. – Похоже, что обезьян.

– Ты чо? – возмутился Свинцов. – Ты обезьянов видал когда?

– Видал, – сказал Чонкин. – Нас прошлый год в зверинецводили. Сперва в музей, а потом в зверинец. И там один был точно, как этот, и сголой жопой.

– Тьфу! – сплюнул Свинцов. – И откуда ж они здесь берутся? Унас в тайге таковых не имеется. Видмеди, волки, белки и соболя есть, а обезьяныне водятся.

– Так откуда ж им тама быть, – Чонкин вспомнил утвержденияГладышева, – когда они все в человеков попревращались?

– Как это? – не поверил Свинцов. – Оборотни, что ли?

– Навроде того, – подтвердил Чонкин.

– Это бывает, – согласился Свинцов. – У нас в деревне тожеВарька косая кошкой по ночам оборачивалась. У коров чужих молоко отсасывала. Абрат мой Серега ее в хлеву ночью пымал да лапу ей топором оттяпал…

Говоря это, Свинцов не выпускал из виду того, что сидел надереве, прищуривал то один глаз, то другой, и тот в ответ на него так жещурился.

– И чего с лапой сделал? – спросил Чонкин.

– А ничего. Завернул ее в тряпку, поклал на печку, а утромгля, а там не кошкинская лапа, а человецка рука…

– Ну, и далее? – потребовал продолжения Чонкин.

– Далее более, – сказал Свинцов. – А ты как думаешь,обезьянов едят?

– А кто их знает, – задумался Чонкин. – Мне не доводилось, авообще-то чего ж, они же ж тоже из мяса и костей состоят.

– И то, – рассудил Свинцов, – покуда человеком не обернулся,такой же животный, как, допустим, свинья. Так что сперва шерсть на костреопалим…

– Дурак, что ли? – спросил Чонкин.

– А чо?

– Через плечо, – сказал Чонкин. – Зачем шерсть-то палить? Изшкуры рукавицы сделаем, шапки пошьем.

– Тоже дело, – согласился Свинцов, потерши остывшее ухо. – Аты сашлык лопал когда или нет?

– А чо это?

– Чо-чо, – передразнил Свинцов. – Скуснятина, вот чо. Накуски мясо порубишь, на прут насадишь и в огонь и так поворачиваешь, чтоб совсех сторон равномерно. Это ж такое вот это у-у! – восполнил он нехватку словмеждометием. И, подняв винтовку, Свинцов потянул рукоять затвора.

– Не стреляйте! – закричала обезьяна человеческим голосом. –Не стреляйте, я сдаюсь.

– Гля! – удивился Чонкин. – Уже превратившись.

– Да, – Свинцов разочарованно опустил ствол. – Я ведь,знаешь, человека убить могу, но человецкое мясо кушать не буду. Стошнит. Ладно,– приказал обезьяне, – вались на землю. Да не боись. Не побегешь – не убьем.

Обезьяна проворно спустилась и стала перед Чонкиным иСвинцовым почти на две ноги, только слегка опираясь передними конечностями оповаленное дерево.

Хотя была она покрыта шерстью с ног до головы, Свинцовразглядел в зарослях признак мужского пола и спросил спустившегося строго:

– Кто такой и какой будешь нации?

Спустившийся молчал и дрожал мелко, как овца передзакланием.

– Говори, кто ты есть! – зарычал Свинцов и щелкнул затвором.

– Не стреляйте! – снова взмолился спустившийся и стал частокивать головой. – Русский я. Православный, – добавил он, видимо, неуверенный,что последняя характеристика будет ему на пользу.