Адриан Моул. Годы капуччино - Сью Таунсенд

«Белый фургон» — притча о нашем времени.

А. А. Моул

(Примечание: согласие вышеназванных актеров еще не получено)

КОНЕЦ

Кеннет и Шон появились как раз вовремя, чтобы украсить креветочный салат побегами увядшей петрушки. По их словам, они опоздали потому, что полтора часа торчали во чреве Северной линии. Я поинтересовался причиной остановки метро.

— Крысы перегрызли кабели, — сказал Шон, — ну и поезда остановились.

Я спросил, откуда он знает. А Шон ответил:

— Да выглянул я из окна вагона, а там крысища сидит размером с собаку, еще и пялится на меня. Клянусь жизнью своей мамы, из акульих челюстей этой крысы торчал кусок кабеля.

Кеннет его оборвал:

— Эй, хватит заливать, ирландский заморыш. Не видел я никакой крысы, самоубийство там было. А чтобы соскрести самоубийцу с путей, всегда требуется полтора часа. Хоть часы проверяй.

— Бедняга, наверное, голосовал за консерваторов, — пошутил (неудачно) Малькольм.

Мы обсудили различные версии неявки Саши и Азиза. И пришли к консенсусу, что их отловила иммиграционная служба. Что ж, такова плата за риск в ресторанном бизнесе. Совершенно невозможно строить планы на длительный срок, назначать дежурства по праздникам и т. д.

Малькольм официально попросил перевести его на кухню. Я сказал, что поговорю с Дикаром, когда он будет трезвым (никогда). Тогда Малькольм стал талдычить о минимальной зарплате, о правах служащих и условиях труда. Я указал ему, сколь опасно вести подобные разговоры на кухне — пусть и в мягкой форме, но таким элегантным способом я дал понять, что весьма сочувствую идее улучшения ужасных условий работы в «Черни».

В отсутствии Саши и Азиза, Дикару пришлось самолично помогать мне раскладывать по тарелкам шестьдесят две порции бычьей печенки. Малькольму вручили деревянную ложку и доверили помешивать соус в котелке.

В 10 утра Кеннет и Лайам сообщили, что посетители устали ждать главного блюда, а кое-кто даже пожаловался на увядшее состояние петрушки.

Тут Дикар взревел:

— Скажите этим долбоё…, чтобы отправлялись в забегаловки этого пижона Конрана, если им нужна свежесть .

Наконец, когда все посетители пережевывали бычью печенку (из духовки ее достали несколько более жесткой, чем я предполагал), я встал у двери и принялся осматривать зал в поиске известных лиц. Мистер Мандельсон сидел на своем обычном месте в дальнем углу: ему нравится подпирать спиной стену. Гарри Энфилд ел вместе с Эдвардом, своим отцом. За тем же столиком сидел Ричард Инграмс, редактор журнала «Олди», адресованного пожилому населению. Я выписываю его уже год. Подарил себе подписку на тридцатый день рождения. Кое-кто тогда изрядно насмехался. (Моя жена Жожо убеждена, что я — воплощение древнеафриканской женщины, а моя бабушка при жизни любила повторять: «Адриан, ты родился стариком». У нас с ней действительно было весьма много общих пристрастий: Радио-4, Джефф Лемон, йоркширский пудинг, правильная пунктуация и т. д. и т. п.)

Дикар ел a deux[26]со стройной блондинкой, та с отвращением возила куски печенки по тарелке.

Через черный вход появилась Ким Дикар. Она встала рядом со мной у двери, ведущей в зал; запах ее духов чуть не сшиб меня с ног.

— Как называется эти духи? — спросил я.

— «Яд», — ответила она и прищурилась, глядя, как Дикар чокается с блондинкой.

Ким откинула назад гриву темных волос. В 1987 году читатели журнала «Современное цветоводство» избрали ее мисс Цветок.

Я повнимательнее изучил спутницу Дикара.

— Кто она?

— Бриджит Джонс! — выпалила Ким. — В прошлом месяце ее поганые дневники возглавили список бестселлеров.

— Дневники? — поразился я. — Но она еще не стала знаменитостью, так ведь?

— Не стала, — согласилась Ким, — но станет, если Дикар сделает ее своей пятой женой.

Пока я разглядывал будущую знаменитость, Бриджит Джонс выскочила из-за стола и стремительно покинула ресторан.

Дикар проорал ей вслед:

— Да-да, твоя задница действительно слишком жирная в этих ё… брюках.

Ким подтолкнула меня:

— Скажи этому козлу, что он задолжал мне алименты за три месяца.

И ушла.

Дикар увидел меня в дверях и крикнул:

— Вали на ё… кухню, Моул.

Прежде чем я вернулся к своим скромным обязанностям, мистер Инграмс успел бросить на меня сочувственный взгляд.

Я разложил по тарелкам фруктовый рулет с вареньем и впал в ярость, увидев, что Малькольм раздавил в заварном креме все комочки и снял пенку ! Она покоилась в ведре для пищевых отходов большим сдувшимся воздушным шаром желтого цвета. Луиджи извлек пенку двумя большими ножами для резки рыбы и сполоснул ее под горячей водой со словами:

— Да никто и не понимай, что она из помойка.

В потрясенном молчании я наблюдал, как он делит пенку на четыре части, кидает в вазочки с заварным кремом и несет к двенадцатому столику: специальный заказ, весьма вероятно, в честь нового высокого поста мистера Майкла Джексона.

Во время затишья между пудингом и «Нескафе» с мятной помадкой, я позвонил на Глициниевую аллею. Трубку сняла мать.

— У твоего отца что-то не то на голове, — сообщила она.

— Он всегда страдал хронической перхотью, — напомнил я.

— Нет, тут что-то другое. — Голос ее дрогнул. — Он увидел свой затылок в зеркале спальни и стал биться в истерике. Пришлось вызвать доктора.

— И что у него там может быть? — осведомился я. — Кроме рогов, конечно?

Мама пропустила мимо ушей мой невнятный намек на ее предполагаемую супружескую неверность.

— У него почернела кожа на голове, — сказала она. — Особенно сильно на проплешине. Доктор Чодри в недоумении. Похоже на гангрену, — добавила она упавшим голосом.

— Гангрена! — заорал я. Малькольм и Луиджи прекратили раскладывать мятную помадку по кофейным блюдечкам. — Если это гангрена, то ему придется ампутировать голову.

Мама не рассмеялась, в отличие от Малькольма с Луиджи. Эти хохотали до полного отупения. Они все еще не могли остановиться, когда Дикар объявил, что политически некорректное объявление в витрине сорвала делегация журналистов от «Дейли телеграф». Еще один весомый признак, что некогда правая газета медленно, но верно сдвигается к левому центру.

Суббота, 3 мая

Согласно последним донесениям медицины, отцовская гангрена пошла на поправку.

После беспокойной ночи его уговорили лечь в теплую ванну с добавлением эфирного масла (ноготкового). Ему втирали в голову водоросли и мазали волосы кашицей, перетертой из какой-то травки с ирландских болот. Когда отец вышел из ванной, кожа на его голове, по словам матери, была «обычного приятного поросячьего оттенка».