Карусель - Семен Теодорович Альтов

Попытался войти с ними в контакт с помощью английского словаря. Не вошел. Местные жители не понимали меня ни по-французски, ни по-испански. Кое-как объяснился с дикарями по-русски. На градусник и зубной порошок выменял много разного планктона. В мою честь был дан обед с песнями, танцами и даже маленькой дракой. Туземцы уговаривали меня остаться, предлагали высокооплачиваемую работу, но я отказался, несмотря на дочь вождя в красном купальнике. Мое кругосветное путешествие еще не закончено, глупо бросать такое мероприятие на полпути!

Ушел от них в открытое море. Внезапно донеслось женское пение. Это была песня на слова Ильи Резника: «А я говорю: роса, говорю, она говорит — мокро…» Думал, сойду с ума: так захотелось повернуть обратно! Но вспомнил аналогичный случай с Одиссеем и сиренами. Плача, привязал себя к мачте, заткнул уши планктоном и только тогда смог плыть дальше.

И снова кругом вода! И ни души! И ни тела!

20 мая. Пока не затекли ноги, стоял на цыпочках: смотрел, нет ли где хоть какой-нибудь земли! Пусто. Одна вода! Наводнение, что ли?

Черкнул Вале записку. Запихал ее в бутылку из-под планктона и бросил в открытое море. Интересно, сколько идет отсюда бутылка до нашего города?

21 мая. Увидел родное судно «Академик Петров». Замахал белыми трусами и закричал: «SOS!» — но «Петров» не среагировал. Попробовал взять его на абордаж, но «Петров» дал деру!

Целый день пил планктон и пел песни народов мира. Спел все, что знал, сто раз и сорвал голос.

Сколько можно плыть?! А еще говорят: земля круглая! Вранье! Пропаганда!

Три часа стучал по борту кулаком азбукой Морзе: передавал в эфир сигнал бедствия. Ни ответа ни привета! Вот так у нас думают о людях.

22 мая. Ровно в четыре часа плюнул на свой беспримерный подвиг. Натянул на мачту рубашку, штаны, майку, трусы и под всеми парусами полетел домой. Хватит! Нашли дурака! Чувствую, что немного — и свихнусь.

23 мая. Иду полным ходом. Скорость 20 узлов. Остались позади Америка, Австралия, Копенгаген, Петрозаводск.

Показалась родная земля! Из последних сил подгреб к берегу. Сразу же ко мне бросились люди. Двое начали отталкивать лодку шестами, а третий закричал, что посторонним здесь причаливать запрещено. При этом все трое здорово ругались. Ну вот я и дома…

7 июня. Позавчера вышел из больницы. Лечили от невроза. Сижу дома, курю. С потолка сыплется штукатурка. Это Пузырев.

Еще вчера из окна был виден кусочек моря. Сегодня его закрыл девятый этаж нового дома. Больше смотреть не на что. Кругом одна суша.

Ночью не спал. Смотрел в потолок и видел звезды. Большие и мокрые.

Согласно билету

— Скажите, это восемнадцатый вагон?

— Нет.

— Спасибо. А где восемнадцатый?

— Нет восемнадцатого.

— Спасибо… Но у меня же билет в восемнадцатый!

— Туда и бегите.

— Бегу… Так вы говорите — нету?!

— Конечно, нету.

— Так куда бежать?

— Бегите согласно билету. На месте разберетесь.

— Понятно… На каком месте, если вы говорите, его нету?

— Бегите! Бегите! Вон сколько народу в восемнадцатый кинулось! Что ж они, по-вашему, все дураки?

— Бегу!.. А как бежать туда, куда нету?

— А как все бегут? Быстрей, а то опоздаете!

— Не беспокойтесь. Было бы куда бежать! Если есть цель, меня не остановишь!

Коробочка

Действительно, жизнь полосата, как зебра. Да еще истинный цвет полосы — черный был или белый — проступает не сразу, а какое-то время спустя.

Сергей Михайлович Песочихин вел отсчет с того дня, когда Вика Глебушкина, женщина незамужняя, если честно, «без стыда, без совести», опять явилась на работу для того, чтоб похвастаться. В этот раз давала отнюхивать французских духов с манящим названием «Тайна какой-то мадам». В золоченой коробочке лежал нагишом стройный флакон фиолетового стекла. Сослуживцы растопыривали ноздри, стараясь унюхать побольше, выдохнуть поменьше, Женщины при этом вздыхали так, что было ясно: «С такими духами полюбит любой, а без них кому ты нужна…»

Мужчины пожимали плечами, хотя запах был недурной. Митюков долго мучился: «Где-то я это нюхал, но где?» — и вдруг вспомнил:

— «Изабелла»! Помните, портвейн молдавский красного винограда? Вылитая «Изабелла»! Точь-в-точь запашок!

— Дурак алкоголический! — обиделась Вика и, хлопнув дверью, пошла хвастаться «Изабеллой» по этажам. Целый день ее не было. Коробочка осталась лежать на столе. Песочихин уперся в нее глазами с такой лютой жадностью, что коробочка дергалась.

Неужели он никогда не сможет подарить жене такие духи?! Черт побери! До чего унизительно сознавать — и это не для тебя, и мимо того проходи и не нюхай! А ведь так хочется! Вдруг бы духи освежили супружеские отношения, которые с годами потеряли былую прелесть и превратились в дурную привычку…

Целый день Песочихин изводил себя подобными едкими мыслями, а за пять минут до конца рабочего дня вдруг хапнул коробочку из-под духов и скоренько вышел.

«Тьфу, глупость какая! — думал он, втиснувшись в потный автобус. — Как мальчишка! Совсем опупел! Коробка-то зачем?»

В лифте Сергей Михайлович открыл коробочку и пошатнулся. На атласной подушке разлегся изящный флакон!

«Когда она положила обратно, дура?! Украл, что ли? Фу, как нехорошо получилось! Вернуть немедленно!.. Ага! «простите, нечаянно украл!» Нет, нет! Оставить себе?.. Да как же я буду в глаза собакам смотреть, а Вика точно собак вызовет! Эти суки по запаху… Но никто же не видел! У нас сплошь порядочные, значит, можно подумать на каждого… Подарю своей Милке! А скажу, что нашел. Не всю жизнь терять, разок и найти что-то можно!»

Мила была поражена. Ласкала флакончик, прижимала к груди и нюхала, нюхала осторожно, боясь вынюхать запах.

На ночь она, как ребенок, положила флакон под подушку. Изысканный запах обволакивал мозг Песочихина, и снилось Сергею Михайловичу, будто наконец он спит с чужой женщиной, или со своей, но не он…

Конечно, на работе был жуткий скандал со слезами и воплями. Вика била по столу кулачками, голосила: «Ворье, все ворье! Как без этих духов прикажете жить одинокой женщине?! Как?! Сегодня же руки на себя наложу и записку оставлю, из-за кого… Всех посадят…»

Песочихину со страху казалось, будто от него разит «Изабеллой». Но духи не нашли и никто не повесился. На всякий случай Сергей Михайлович для маскировки жрал неделю чеснок, и оказалось, не зря: все переболели гриппом, а он воздержался.

Через месяц Вика вдруг заявилась в таком сногсшибательном платье из-под Парижу, что учреждение прекратило работу. Везде погас свет, встали лифты, вода из кранов не текла.

Это платье!.. Ну, словом… черт бы его побрал!.. И вроде бы