Три девицы под окном... - Анна Тамбовцева

Мутная мгла поглотила красную точку, обещавшую спасение. Птенчиков в панике протянул вперед руки — и вдруг зажмурился, ослепленный ярким солнечным светом.

Он покачивался в потемневшей от времени деревянной лодке. Море дремало, вовсе не собираясь куда-либо вздыматься. Тщательно выведенную волшебным циркулем линию горизонта нарушала лишь небольшая кучка облаков по правому борту. «Да это же не облака, это остров Буян!» — сообразил Птенчиков, нащупывая на дне крепкие весла.

Легкое покалывание в боку отвлекло его от созерцания сверкающей голубизны. Птенчиков порылся в складках полотняной рубахи и извлек из-под пояса крошечную рацию.

«Птенец, Птенец, как прошел перелет? Просим доложить обстановку!» — помигал экранчиком аппарат.

«Гнездо, всё в норме. Достиг теплых краев, — отстучал, усмехаясь, Птенчиков по кнопке передачи. Потом представил себе бледные лица товарищей, утомленных московским ненастьем, и добавил: — Завидуйте!»

Он спрятал рацию и выровнял лодку, взяв курс на Буян. До острова было достаточно далеко. Птенчиков еще раз окинул взглядом горизонт и с удивлением обнаружил не замеченное прежде пятнышко. Неужели корабль? А было бы неплохо явиться во дворец в пестрой компании заморских гостей. Не привлекая до поры внимания царственной Лебеди к своей персоне. Он настроил прибор оптического увеличения. Пятнышко и впрямь оказалось парусником, к тому же держало курс точнехонько к острову.

Иван снова взялся за рацию:

«Гнездо, вызывает Птенец. Обнаружен попутный корабль. Хочу воспользоваться оказией».

Экран некоторое время задумчиво померцал, потом расцвел надписью:

«Одобряем. Действуй».

Птенчиков прикинул расстояние, отделяющее его от корабля. Грести — не догрести. Пожалуй, можно облегчить себе задачу и включить мотор, всё равно издали не заметят ничего подозрительного. Он выдвинул из кормы бесшумный, экологичный двигатель, работаюший на энергии расщепления воды, и отправился наперехват. Приблизившись к паруснику на допустимое конспирацией расстояние, детектив остановился и зачарованно прошептал:

— «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет…» Впрочем, ветер не слишком напрягался: огромные расписные полотнища лениво колыхались, то вздуваясь, то опадая, будто жабры морского чудища, пожелавшего вздремнуть. Птенчиков убрал двигатель и вновь взялся за весла, пытаясь грести. Получалось довольно неуклюже. «Интересно, обучался ли гребле Ван Дамм? Никогда не догадаешься, что тебе пригодится в боевых условиях!» — подумал он с некоторым раздражением.

Наконец лодку заметили. Корабль описал изящную дугу и замер в приветливом ожидании. Горластые матросы суетились, засыпая Птенчикова указаниями. Наконец ему удалось усмирить свое непокорное суденышко, вцепиться в веревочную лестницу и взобраться на борт. Норовистую лодчонку живо стреножили и тоже подтянули к борту, закрепив канатами.

— Ну, спасибо вам, люди добрые… — начал Птенчиков, приноравливаясь к покачиванию палубы.

— Государю кланяйся, — укоризненно шепнул ему загорелый матрос.

Птенчиков обнаружил, что толпа раздалась, выставляя его на обозрение дородному бородачу в богатых одеждах. Елки-палки, настоящий государь! И во сне такого не видывал…

— Здравствуй, государь, свет ты батюшка! — изобразил Птенчиков земной поклон. — Прими великую благодарность за оказанную милость!

Бородач величественно кивнул:

— Пустяк дело. Скажи лучше, чужеземец, куда путь держишь на столь утлом суденышке?

Птенчиков окинул взглядом колоритную толпу и ощутил небывалое вдохновение:

— Плыл я, царь-батюшка, с купцами заморскими, людьми почтенными. Объехали, можно сказать, весь свет! Торговали мы булатом, чистым серебром и златом, а теперь нам вышел срок… то бишь, потопло наше судно. Вместе со всеми товарами и месячной выручкой. А также купцами, матросами, капитаном и коком. Один я спасся: волной в лодку швырнуло. Очнулся — и погреб, погреб, куда — и сам не ведаю. Надеялся на берег наткнуться. А тут ты подоспел с милостью несказанной!

Государь задумчиво шевельнул густыми бровями:

— Занятно… Кораблекрушение, говоришь? А все моряки жалуются, что уже три седьмицы, как ветра приличного не было. Ишь как плетемся, — он неодобрительно покосился на паруса. Паруса печально вздохнули и снова обвисли, демонстрируя покорность обстоятельствам.

— Э-э… — растерялся Птенчиков. — Так я этим самым седьмицам уж и счет потерял. Всё гребу да гребу, а сколько времени прошло — бог его знает!

— Вот это богатырь! — раздались в толпе восхищенные возгласы. — Теперь ясно, почему он такой тощий.

— А одежка-то свеженькая, — усомнился государь.

— А я аккуратный, — живо парировал «богатырь». — Маменька с детства приучила.

Государь одобрительно крякнул:

— Что ж, мил-человек, финал такого приключения не грех и отметить. Как тебя звать-величать?

— Иваном.

— Пойдем, Ивашка, во палаты. — И царь махнул рукавом в сторону кубрика.

Птенчиков перевел дух. «Пятерка» начинающему детективу в графе «сложение автобиографических легенд»! А далее всё пошло как по писаному: «Я там был; мед, пиво пил… » В отличие от Соньки, Ивану легендарный напиток очень понравился.

Тем временем Сонька находилась совсем недалеко от разыскивающего ее детектива. Она лежала в тесной каюте и страдала от морской болезни. Сразу двумя ипостасями.

— О… — стонала Сонька-Повариха, склоняясь над тазиком.

— А… — вторила ей Сонька-Ткачиха, зеленея и отворачиваясь. Не слишком приятно наблюдать саму себя в столь плачевном состоянии. Глаза ввалились, нос заострился, волосы сосульками… смерть, да и только!

— Ой, мамоньки, как же мне плохо! — Повариха с трудом оторвалась от тазика. — Дай скатерку, сил моих больше нет терпеть. Полечу домой, лягу в постель и наберу на обоях изображение пустыни. Чтоб вокруг не было ни капли этой проклятой качающейся воды!

— Обойдешься без скатерки, — фыркнула Ткачиха.

— Гибели моей хочешь?

— Я не самоубийца. Между прочим, у меня тоже сейчас все внутренности выкручиваются, как в стиральной машинке на максимальном режиме, а ведь я уже второй раз кувыркаюсь в этой посудине. Терпи. Увидишь Лебедевы изумруды — враз забудешь, как с тазиком обнималась, я-то знаю. Отвезешь камешки антиквару и помчишься Ткачихой наряжаться, чтобы обратно лететь и счастье свое не упустить, а о тазике вспомнишь, только когда в роли Ткачихи снова на борт поднимешься.

— Не могу поверить, что я добровольно решусь на повторение этого кошмара. А!.. — Корабль изящно вильнул, и обе Соньки метнулись к тазику, чуть не стукнувшись лбами.

— Дура ты набитая! — зло зашипела Повариха. — Если знала, что вернешься в эту чертову посудину, почему не захватила из дому каких-нибудь таблеток от тошноты?