Где-то в Краснобубенске... - Андрей Рябов

Болезни бывают разные. Тяжёлые, такие как грудная жаба, геморрой или хламидиоз. И незначительные, такие как насморк. Кто из нас в здравом уме побежит с насморком к врачу? Никто. В лучшем случае мы направимся в ближайшую аптеку и прикупим какие-нибудь недорогие капли, которые в последнее время усиленно рекламируются по телевизору. Даже если никакого эффекта от капель не будет, мы скорее поменяем их на другие, чем обратимся за помощью к доктору. К тому же, любой среднестатистический российский гражданин отлично знает, что попасть к специалисту, окопавшемуся в районной поликлинике, совсем не просто. Запись на приём к тому же ЛОРу — довольно трудоёмкий процесс. Как говорится, нас много, а ЛОР — один…

Май две тысячи одиннадцатого года принёс мне вместе с теплом непонятную аллергию. Что-то где-то зацвело, куда-то полетела пыльца… В общем, мой расшатанный возрастом и стрессами организм отреагировал на незаметные взгляду природные катаклизмы неожиданно бурно. Глаза предательски слезились, нос, забастовав, отказывался дышать. Вдобавок ко всему, каждые полчаса я оглашал окружающее пространство громовым чихом-дуплетом. Помучившись пару дней, я объявил аллергии беспощадную войну. Мои познания в фармакологии начали неумолимо расширяться, а лексикон обогатился новыми словами и понятиями. Спустя короткое время, я без запинки употреблял в каждодневной речи названия всевозможных лекарств: назонекс, санорин, виброцил, эриус. С видом профессионала беседовал с продавцами аптек, рассуждая о сосудорасширяющих и сосудо, соответственно, сужающих препаратах. Ничего не помогало. Выходя из дома, я судорожно хлопал себя по карманам и успокаивался только тогда, когда обнаруживал носовой платок на месте. Жена, жалевшая меня поначалу, вскоре принялась ворчать. Наконец, я прочувствовал высокий градус её раздражения. Мой очередной чих был сопровождён не сострадательным «Будь здоров!», а злым «Закрывай рот!». Пора было сдаваться эскулапам. Уныло и бесцельно потоптавшись в районной поликлинике, я вспомнил о ведомственном медицинском учреждении. Двадцать лет оттрубив в Авиационной таможне Санкт-Петербурга, заслужив гордый статус таможенного пенсионера, я получил право до самой кончины наслаждаться бесплатным медицинским обслуживанием. Согласно договору регионального управления, лечиться мне предстояло в учреждении на севере города. Путь в один конец от моего дома занимал туда не менее полутора часов, но выбора не оставалось. Вежливый голос по телефону проникся ко мне сочувствием.

— К ЛОРу? Завтра в час дня вас устроит?..

Бросив на меня проницательный взгляд, пожилая докторша сразу же отправила на рентген. Диагноз оказался неутешительным — острый двусторонний гайморит.

— Срочная госпитализация! — докторша была неумолима. — Ещё чуть-чуть и доигрался бы ты, дружок, до менингита!

Досморкался!

Больница… На память сразу приходили не самые радужные воспоминания. Лет двадцать назад я уже имел сомнительное счастье посетить одно лечебное учреждение. Исправлял кривизну носовой перегородки. Собственно, сей недостаток меня не очень беспокоил. Подумаешь, какая-то перегородка! Не язва желудка и не коронарная недостаточность. Так что, несмотря на настойчивые уговоры врачей (им бы только резать!), исправление своего кривого носа я собирался отложить на неопределённое будущее. Но тут, как назло, случился некий казус…

К концу смены в аэропорту осталось четверо. Я, Вовка Егоров, Слава Авдеенко и Лёха Савёлов. Ничего, вроде бы, не предвещало беды, но на предпоследнем рейсе из Амстердама прибыл экипаж разудалых моряков. Моряки, отболтавшись полгода в негостеприимных северных морях, долгий путь на Родину не могли не отметить жестким алкогольным возлиянием. Мы, знатные российские таможенники, ожидаемо оказались вовлечёнными в орбиту моряцкого праздника. Ах, если бы рейс из Амстердама был последним на сегодняшний день! К последнему, практически, ночному рейсу из Франкфурта, наша смена представляла жалкое зрелище. На ногах держался один Егоров. Савёлов, пуская слюни на общественный дерматиновый диван, безмятежно спал, а Авдеенко приставал ко мне с требованием немедленно продемонстрировать в действии недавно приобретённый мною газовый револьвер. Да, «газовики» тогда только входили в моду и, следуя этой капризной даме, я немедленно обзавёлся «пугачом» итальянского производства. Уже не припомню, зачем я принёс эту пукалку на работу, но факт есть факт. Когда Вовка Егоров пытался, с трудом попадая личной печатью в установленные приказом графы таможенной декларации, оформить прибывших туристов из опоздавшего Франкфурта, я вырвался из дежурки на волю и с криком: «А-а! Вас, фашистов, мы давно ждали!», произвёл несколько выстрелов в воздух. Законопослушные немцы, закрыв головы руками, немедленно легли на холодный мраморный пол «прилёта». Дальнейшее я помнил плохо. Вроде бы, меня скрутили, отобрали грозное оружие и отволокли на диван, где я составил компанию улыбающемуся во сне Савёлову.

На следующий день, предусмотрительно взлохматив грязные волосы на голове и интенсивно кашляя, я добился от районного терапевта спасительного больничного на три дня. Появляться на службе мне явно не следовало. Вечером раздался телефонный звонок.

— Сергеев, ты? — голос начальника отдела Серёги Мазаева не предвещал ничего хорошего. — Да, Михалыч, — я прикинулся бодрячком. — Прихворнул тут немного. Так что, одну смену пропущу…

— Прихворнул? — Мазаев с трудом сдерживал ярость. — Ты только выйди, только выйди, гад!

— А что случилось? — мой голос предательски задрожал.

— Не догадываешься? — Мазаев дал волю своему гневу. — Стрелок хренов! Вильгельм, понимаешь, Телль! Начальство беснуется, я уже за тебя кренделей огрёб!

— Кто донёс?

— Погранец один. Сука ещё та! Да ты его знаешь. Прапорщик Миша Гутов, ну, жирный такой!

— Чтоб он похудел! А как быть-то, Михалыч?

Мазаев вздохнул:

— Не знаю. Но лучше бы тебе исчезнуть.