Жизнь и подвиги Родиона Аникеева - Август Ефимович Явич

человека спастись дело плевое: юркнул за дерево — и поминай как звали. А весной жутковато. То тетерев из-под ног стрельнет, то летучая мышь крылами прошелестит, то сова захохочет. Да и зверь голодный только поднялся из берлоги. Страшно. И нападет на тебя оторопь, душой смутишься…

Филимон слушал, совсем по-детски разинув рот. И Родион остановился на пороге и стал слушать. Эта история ему была хорошо знакома, но с каждым разом она становилась как новая. Точно перелицованный костюм — сразу и не поймешь, что вещь ношеная, и даже изрядно.

Большой, с косматыми бровями, сам похожий на медведя, дядя Митя был в полной егерской форме, купленной по случаю. Вместе с охотничьими сапогами и альпийской шляпой доверчивому дяде Мите всучили необыкновенную куртку канареечного цвета в зеленых, красных и голубых разводьях.

— Говорят, медведя издалека слышно, — продолжал дядя Митя, слегка заплетаясь. — А тут такой попался, поверишь, травинка под ним не шелохнется. Ну и повстречались мы с ним носом к носу. Должно, из-под ветру шел, не учуял меня. Смотрю, в ногах у зверя медвежонок крутится. Пропал, думаю, на медведицу нарвался. Что делать, а? А медведица на дыбы встает.

Обычно в этом месте дядя Митя допускал паузу, чтобы слушатели могли воочию представить себе, как громадный и свирепый зверь, поднявшись на дыбы, вот-вот готовый задрать злосчастного охотника, тихо и яростно фыркает.

— Вижу, спасенья нету, — снова проговорил дядя Митя. — Я тогда, недолго думая, шасть на дерево. Медведица бросить дитенка не решилась, за мной не полезла, а взяла меня в осаду и давай реветь. Поверишь, всю ночь меня на дереве держала. Раза два попробовала дерево тряхнуть, — может, свалюсь, как спелый плод. Только уж когда совсем развидняло, сняла осаду, ушла, проклятая…

Тут дядя Митя увидел племянника на пороге, прервал свой рассказ и радостно, хотя и не совсем твердым голосом, приветствовал героя. Он хотел было даже поклониться ему земным поклоном, но вовремя спохватился: уж больно некрепко держался на ногах.

— Почет тебе и уважение, славный георгиевский кавалер! Воскресил ты отца, Родя, а вместе с ним и меня. Спасибо тебе! — Он снова сделал попытку поклониться племяннику, но не устоял на ногах и с маху сел на стул. — Да, — сказал он, — окосел старик. Но мозг прозрачен, как стекло. Не посрамил ты, Родион Андреич, свой род и свою фамилию. И за это тебе великое спасибо. Солдатский «Георгий» для офицера наипочетная награда… за пустяки не дается. Помню, Алексей Николаевич, генерал-адъютант Куропаткин, под этой самой… как ее… Гаолян… Ляоян… спьяна запамятовал. Бывало, говорил: «Дмитрий Иваныч, а Дмитрий Иваныч, дорогой мой!… Э-э… А-а!…» — Вдруг, качнувшись вперед, затем назад, спросил: — А что, не спрашивали тебя про твоего дядю, а? Где живет, что поделывает отставной военный фельдшер? Тело, брат, бренно, а душа бессмертна и живет в делах и подвигах. Но одни свершают подвиги, другие воспевают их. И ежели тебя спросят, Родион, где живет твой дядя, в богатом доме, или в лачуге, или под открытым небом, ответствуй смело: живет мой дядя среди простора своего воображения. Он поэт, твой дядя. Старый чудак, отставной козы барабанщик, пьяница и неудачник, охотник и враль, но честный человек. Он может превратить хижину во дворец, а единственную березку под окном — в рощу. Река по велению его фантазии выходит из берегов и возвращается обратно в берега. А дождь, выпавший из тучи, вновь обращается в тучу. Но даже сам господь бог не может оживить опавшие листья и вернуть их на ветви дерева. Ик… — По какому-то странному, совершенно необъяснимому ходу хмельной мысли он вдруг спросил, пристально, пытливо и тупо уставясь в лицо племяннику: — Но почему Шуйский, откуда Шуйский, кто такой Шуйский, а?

Сперва отец допрашивал, теперь дядя Митя. Бедный самозванец был в замешательстве.

Но тут на выручку подоспел верный друг и приятель. Филимона разобрал хмель. Наступала пора неудержимой хмельной словоохотливости и красочных воспоминаний. Сперва Филимон вспомнил, как вызволил из колючей проволоки офицера, который потом оседлал его и чуть не заездил насмерть. Без всякой связи вспомнил, как они «с его благородием Родион Андреичем сражались на батарее», как вышли из окружения и долго плутали по лесу… И почему-то закончил со вздохом: «От войны добра не жди ни русский, ни немец».

Родион слушал его с интересом, хотя и не узнавал событий.

А дядя Митя пялил осовелые глаза и тихо, сонно покачивался, что-то невнятно бормоча.

— Ну вот, — сказал вдруг Филимон, отрезвев, — он теперь сонный, как тетерев. И мне спать охота.

Глава тридцатая

Юный герой и его Анна

Обуреваемый тягостными думами, Родион вышел в сад.

Яблони кряхтели под тяжестью своей непосильной ноши. Урожай яблок был невиданный.

«К долгой войне примета», — вспомнились Родиону слова дяди Мити.

А люди устали от войны, ненавидят ее и не хотят воевать, и он, полководец, бессилен помочь людям.

Его раздумье было прервано приходом рыжего Васьки, славного голубятника, которому, уходя на войну, Родион оставил своих голубей. Этот честный малый, услышав, что возвратился Аникеев, поспешил к нему, чтобы отчитаться перед хозяином богатой голубиной стаи.

Васька почти не изменился, разве что рыжеватое лицо его возмужало и рябинки выступили отчетливей и как будто их больше стало; зато Родион переменился, не потому ли Васька держался с ним несмело и заискивающе говорил ему «вы».

— С чего это ты мне стал «вы» говорить? Или не узнаешь меня? — сказал Родион печально.

— Нет, узнаю, как же… — отвечал Вася, немножко даже оробев перед прямотой Родиона. — Да и как не узнать… Небось с малых лет вместе были… — И все же сказать Родиону «ты» не решился.

— Неужели одежда меняет человека? — спросил Родион, вкладывая в этот вопрос какой-то особый смысл. — Или она делает человека лучше и умнее?

— Да нет. Непривычно. Как говорится, по одежке встречаем… — сказал Вася без фамильярности, но не угодливо.

Ничто как будто не изменилось вокруг — и голуби целы, и белый Яшка жив, и «Реальная энциклопедия медицинских наук» красуется на полке, сияя золочеными корешками, а только вот отец умирает и Анна стала совсем другой.

Ложились сумерки. Пришла Анна справиться о здоровье Андрея Ивановича. Она пришла с, улицы, а уходила через сад, самой короткой дорогой.

С тех пор как отставной военный фельдшер спас ее от смерти, она запросто наведывалась к Аникеевым.

Парикмахера Чахлина тоже коснулась война; он сумел зацепиться и где-то околачивался в тыловом штабе.

Увидев Родиона, Анна не поспешила уйти, а, зная его