Михаил Задорнов - Михаил Николаевич Задорнов

Ознакомительный фрагментзащищусь, у меня все сразу изменится. Я не буду таким букой, сухарем… У меня появятся уверенность в себе и время. Я буду читать, ходить в театры, буду смотреть на светящееся окно своей квартиры.

Как и все в первом тамбуре, я живу надеждой на лучшие времена.

А пока нельзя! Пока: автомат — будильник — первый тамбур. Равнобедренный треугольник. Замкнутый, как лицо девушки, которая уже давно мне нравится и которая к тому времени, как я защищусь и приобрету уверенность в себе, перестанет ездить в первом тамбуре. От этой мысли мною овладевает тревожная безысходность, подобная безысходности ребенка, который впервые задумывается о бесконечности времени и Вселенной.

И я не выдерживаю… Я не знаю, что со мной сегодня, но я не выдерживаю… Наверное, весна!

— Простите, но я не понял: суд все-таки признал его виновным или нет?

Девушка оборачивается и с удивлением смотрит на меня:

— Вы что, тоже читаете этот роман?

— А как же… Каждое утро…

Настоящая подруга

Воскресное утро. Поджав под себя ноги, я сижу в кресле и читаю книжку, от которой меня то и дело отрывают телефонные звонки.

— Старуха, привет!

Это Ольга. В школе мы сидели с ней за одной партой и считали себя незаменимыми подругами: я ей записки от мальчишек передавала, она у меня контрольные списывала. С тех пор прошло много лет, а мы все так же незаменимы друг для друга!

— Как дела? — спрашивает Ольга.

Во-первых, у меня по-прежнему нет никаких дел, которые могли бы ее заинтересовать; во-вторых, она это прекрасно знает; в-третьих, я знаю, что она знает; в-четвертых, она знает, что я знаю, что она знает. Поэтому спрашивает она меня не для того, чтобы я отвечала, а чтобы переспросила:

— Ничего, а как твои?

— Уй, чего расскажу…

Ольга с пятого класса рассказывает мне о том, как кто-то сделал ей предложение. Сначала это были одноклассники, потом пошли студенты, затем два почти профессора, а теперь — итальянец!

С Ольгой легко разговаривать. На ее вопросы не надо отвечать. Достаточно просто удивляться.

— Ну, ты даешь! — изо всех сил удивляюсь я.

— Здорово, правда?! — радуется Ольга. — Ладно, буду держать тебя в курсе… Чао, бамбино!

Она вешает трубку, а я возвращаюсь к книжке.

Но не успеваю прочесть даже один абзац.

— Алло, Люси?

Это моя подруга по институту, томная Валерия. Она всегда говорит проникновенно томно растягивая слова, и от этого представляется всем, кто ее не знает, и в первую очередь своим родителям, ласковой тихоней — подарком будущему супругу.

— Люси, милая, если тебе позвонят мои «пэрэнтс», скажи им, что я только что от тебя ушла, и, пожалуйста, перезвони на «флят» Сержу. Нет, не тому, что с бородой, а тому, что с видешником… Кстати, если бы ты хотела, я бы тебя тоже взяла какой-нибудь фильм посмотреть. Но тебе всегда некогда. Целую, Люси! Ты настоящая подруга!

Все родители спокойны, когда их дочери со мной. Я скромная, начитанная, в очках… Значит, если их дочь пошла с Люсей, уже ни один мужчина к ним ни за что не подойдет. Нет, эти звонки вымотают мне всю душу!

— Алло, Люсь? Ты? Когда ты наконец починишь телефон у себя на даче? Тебя совсем не слышно!

С кафедры. Совместительница. Наша Маша. Самая красивая среди совместительниц. Она так кричит, что я держу трубку в полуметре от уха.

Машина мама гордится своим дворянским происхождением. Считает, что ведет род от одного известного в свое время декабриста. Правда, сама она вышла замуж за простого учителя математики, чем, как ей кажется, слегка подпортила не только родословную, но и бюджет. Теперь не хочет, чтобы Маша повторила ее ошибку. Поэтому Машу с детства готовили к достойному браку, как спортсмена к рекорду: обучали вязать, играть на рояле и говорить по-французски. Но, несмотря на это, два года назад Машу угораздило влюбиться в человека без будущего и без родословной, правда, с необыкновенной профессией — башневеда. Никому не известный, не очень красивый, зато — единственный! Единственный в стране, кто с такой страстью повсюду ищет и изучает башни. Поэтому, когда Маша кричит в трубку про мою дачу, это значит, что, во-первых, у нее в соседней комнате мама, которая должна слышать наш разговор, а во-вторых, они с Костей опять куда-то собрались искать башни.

— Как ты себя чувствуешь, Люсенька? Что? Хуже? Тридцать восемь и восемь?! Опять воспаление легких?! Тяжелое? И ты одна? Лежишь? На даче? А продукты откуда?

— От верблюда! — отвечаю я ей, так как ей совершенно все равно, что я отвечаю.

— Да что ты говоришь?! — возмущается она так, что слышно наверняка уже не только в другой комнате, но и у соседей. — Значит, ты еще и голодная! Сейчас же к тебе выезжаю! И не упорствуй. Продуктов накуплю уйму. На такое дело даже родители денег дадут. Вот и мама пришла, головой кивает… Это ничего, что далеко, я у тебя останусь!

Если бы у нас присваивалось звание заслуженного больного, родители Маши, безусловно, присудили бы его мне. Ведь за два года ее дружбы с башневедом я уже двенадцать раз болела воспалением легких: пять раз у себя на даче, четыре — в Крыму… и три — на Карпатах.

Далее следует мой разговор с Машиной мамой, в течение которого она, бедная, тоже кричит, как и Маша, а я, отвечая, зажимаю рукой микрофон трубки. Уже сорванным голосом я благодарю Машину маму за сочувствие и обещаю во что бы то ни стало «хотя бы на полчасика сегодня же отправить Машечку в лесочек подышать. А на ночь прикрыть форточку в ее комнате». После такого трудного и напряженного разговора я с удовольствием возвращаюсь к индейской притче, в которой рассказывается о том, как самая уродливая девушка одного племени, попадая в плен к другому племени, становится там самой красивой. А где мне взять такое племя?

«Может быть, отключить телефон и спокойно дочитать книжку?» — думаю я и снова снимаю трубку.

— Люсяшка! Это я — Володька!

Он мог бы и не представляться, потому что все равно никто из ребят мне больше не звонит. Его родители дружат с моими и считают, что лучшей жены, чем я, ему не найти. Я всегда волнуюсь, когда разговариваю с ним. И даже вождя индейского племени только что представляла в его образе. Но этого, слава богу, никто не знает. Мы с ним просто хорошие друзья.

— Люсяшка, позвони моим, а? Скажи, что у тебя сегодня день рождения. Как? Уже