Кукла на цепочке - Алистер Маклин

– Два тридцать. Что за безбожное время, Винсент. Что-то происходит? Погода улучшается и капитан Монтгомери подтягивает самолет?

– Да, сэр. Но есть кое-что более срочное. Дженкинс пропал.

Тэлбот опустил ноги на палубу.

– Дженкинс? Я не стану говорить «Пропал?» или «Как он мог пропасть?». Если вы это сказали, значит так оно и есть. Вы, конечно же, уже провели поиски?

– Естественно. Сорок добровольцев. Вы ведь знаете, насколько популярен Дженкинс.

Тэлбот знал. Дженкинс, их стюард и морской пехотинец с пятнадцатилетним стажем, человек, чье спокойствие, эффективность и находчивость могли сравниться только с его чувством юмора, пользовался большим уважением у всех, кто его знал.

– А Браун не может пролить свет на этот вопрос?

Сержант Браун, человек такой же твердый и несокрушимый, как главный старшина Маккензи, был самым близким другом Дженкинса на корабле. У них была привычка выпивать в кладовой после окончания дневной работы. Незаконная практика, на которую Тэлбот закрывал глаза. Их выпивка неизменно ограничивалась одним стаканчиком. Даже в элитной Королевской морской пехоте трудно было найти двух таких людей.

– Никак нет. Они вместе спустились на ужин в матросскую столовую. Потом Браун вернулся в кубрик, а Дженкинс остался писать письмо жене. После этого Браун его уже не видел.

– Кто обнаружил его отсутствие?

– Картер, каптенармус. Вы же знаете, как он любит бродить в неурочное время дня и ночи в поисках несуществующего преступления. Он поднялся в кают-компанию и кладовую, ничего не нашел, вернулся в матросскую столовую и затем разбудил Брауна. Они провели краткий обыск. Опять ничего. Потом они пришли ко мне.

– Полагаю, бессмысленно спрашивать, есть ли у вас какие-либо идеи?

– Бессмысленно. Браун убежден, что Дженкинса больше нет на борту корабля. Он говорит, что Дженкинс никогда не ходил во сне, пил очень умеренно и был предан своей жене и двум дочерям. У него не было проблем – Браун в этом уверен – и не было врагов на борту корабля. Ну, среди команды, разумеется. Браун также убежден, что Дженкинс наткнулся на что-то, чего не должен был видеть, хотя трудно представить, как он мог сделать что-то подобное, сидя в столовой и сочиняя письмо жене. Подозрения Брауна немедленно сосредоточились на Андропулосе и компании, – полагаю, они с Дженкинсом довольно много говорили о них, – и он рвался пойти в каюту Андропулоса и избить его до полусмерти. Мне было трудно его удержать, хотя, должен сказать, втайне я нашел это довольно привлекательной перспективой.

– Понятная реакция с его стороны. – Тэлбот помолчал. – Не представляю, какое отношение могут иметь к этому Андропулос и его компания и какая у них могла быть причина для того, чтобы убрать Дженкинса. Как вы считаете, есть ли хоть малейший шанс, что он поднялся на борт «Килхаррана»?

– Ему там вроде бы нечего делать, но я тоже об этом подумал. Я попросил Данфорта, старшего помощника капитана на «Килхарране», осмотреться у себя, и он собрал людей из своей команды и обыскал там каждый уголок. На водолазном судне не так-то много мест, где можно спрятаться или спрятать что-то. Не прошло и десяти минут, как стало ясно, что Дженкинса у них нет.

– Сейчас мы ничего не можем сделать. У меня такое неприятное ощущение, что не сможем и потом. Давайте-ка пойдем туда и посмотрим, как поживает капитан Монтгомери.

Ветер понизился до трех баллов, море лишь рябило, и дождь ослабел, превратившись из проливного в просто сильный. Монтгомери в непромокаемом костюме стоял у лебедки. Самолет, все еще неприятно подпрыгивая на воде, медленно, но неуклонно приближался к корме водолазного судна. Матросы с кислородно-ацетиленовыми резаками, тоже в непромокаемой одежде, стояли наготове у леерного ограждения.

– Ваши люди смогут удержаться на ногах? – спросил Тэлбот.

– Это будет нелегко. Самолет должен немного устояться, когда мы закрепим его по носу и корме, и все наши люди, конечно же, будут привязаны. Но этот дождь совсем некстати. Я думаю, мы добьемся определенного прогресса, но он будет медленным. Возможно, нынешняя погода – лучшая, на которую мы можем рассчитывать. Нет смысла оставаться здесь, коммандер, лучше идите и поспите. Я дам вам знать, когда мы вырежем секцию и будем готовы к подъему. – Он стер капли дождя с лица. – Я слышал, вы потеряли вашего старшего стюарда? Это странно, черт возьми. Вы подозреваете грязную игру?

– Я сейчас в таком состоянии, что готов подозревать что угодно и кого угодно. Мы с ван Гельдером сходимся на том, что это не могло произойти случайно, так что это было намеренно и, конечно, не по его воле. Да, грязная игра. Но мы понятия не имеем, какая именно игра и кто в ответе за нее.

Когда ван Гельдер разбудил Тэлбота вскоре после половины седьмого утра, уже должно было рассвести, но рассвета было не видать. Небо все еще оставалось тяжелым и темным, и ни ветер, ни размеренно барабанящий дождь не ослабли.

– Вот вам и головокружительные рассветы на Эгейском море, – сказал Тэлбот. – Насколько я понимаю, капитан Монтгомери уже вырезал отверстие в фюзеляже?

– Сорок минут назад. Он уже более чем наполовину поднял фюзеляж из воды.

– Как лебедка и грузовая стрела выдерживают нагрузку?

– Я думаю, нагрузка невелика. Монтгомери закрепил под фюзеляжем и крылом еще четыре надувных мешка и позволяет сжатому воздуху выполнять большую часть работы. Он спрашивает, не хотите ли вы присоединиться к нему. А, да. Еще мы получили сообщение от греческой разведки касательно Андропулоса.

– Кажется, вас оно не особо воодушевляет.

– Да, я не в восторге. Сообщение любопытное, но ничем нам не поможет. Оно всего лишь подтверждает, что наши подозрения в адрес дядюшки Адама отнюдь не беспочвенны. Они передали наши сведения в Интерпол. Их сообщение, надо сказать, сформулировано очень осторожно, но, судя по всему, и греческая разведка, и Интерпол уже несколько лет проявляют значительный интерес к Андропулосу. Оба уверены, что наш друг занимается крайне незаконной деятельностью, но, если бы это был судебный процесс в шотландском суде, вердикт был бы «не доказано». У них нет веских доказательств. Андропулос действует через посредников, которые действуют через других посредников и так далее, пока след не остынет или не приведет к подставным компаниям в Панаме и на Багамах, где спрятана большая часть его денег. Тамошние банки постоянно отказываются отвечать на письма и телеграммы. Фактически они отказываются признавать даже его существование. Швейцарские банки тоже отказываются сотрудничать. Они откроют свои бухгалтерские книги лишь в том случае, если подозреваемый осужден за что-то такое, что считается преступлением и в Швейцарии. А его ни за что не осуждали.

– Вы сказали, незаконная деятельность? Какая именно?

– Наркотики. Сообщение заканчивается просьбой, больше похожей на требование, чтобы эта информация рассматривалась в полной секретности, полной и абсолютной конфиденциальности. Как-то так.

– Какая еще информация? Они не сообщили нам ничего такого, чего бы мы не знали или не подозревали. И ни слова о том, что мы хотели бы знать. Кто конкретно, будь то в правительстве, на государственной службе или в высших эшелонах вооруженных сил, является могущественным защитником и другом Андропулоса? Возможно, они и сами не знают, но более вероятно, что не хотят, чтобы это знали мы. Из Вашингтона есть что-нибудь?

– Ни единого слова. Наверное, ФБР не работает по ночам.

– Скорее всего, по ночам не работают другие. У них сейчас половина двенадцатого ночи, банки закрылись, весь персонал разошелся, к чертям, и не соберется до их завтрашнего утра. Возможно, придется ждать несколько часов, прежде чем мы что-нибудь услышим.

– Мы почти готовы, – сказал капитан Монтгомери. – Мы остановим подъем – тут скорее работают мешки, чем лебедка, – когда уровень воды опустится ниже пола кабины. Так мы не промочим ноги, когда войдем внутрь.

Тэлбот посмотрел за борт: человек с горелкой в руках сидел, свесив ноги в прямоугольное отверстие, прорезанное в фюзеляже.

– Мы намочим не только ноги, прежде чем доберемся до цели. Сначала нам придется пройти через отсек под палубой, а там все еще будет много воды.

– Не понял, – сказал Монтгомери. – Зачем это нужно? Мы просто спустимся через отверстие,