Могут ли леди убивать? - Питер Чейни

новости. Они все-таки нашли пулю. Должно быть, изрядно порезали бедняжку Мареллу. Пуля двадцать второго калибра. И пистолет в сумочке Беренис тоже двадцать второго калибра.

И письмо настоящее. Его написала сама Марелла.

Похоже, все складывается не в пользу моей маленькой подружки Беренис, согласны?

Глава 8

Нелли

Заскакиваю в Дом правосудия, просматриваю досье на Рокку и Спиглу, узнаю адрес коттеджа в Берлингейме, где живет Нелли, выхожу – на часах уже шесть. Надеюсь, сегодня удастся лечь пораньше и немного вздремнуть, вместо того чтобы мотаться туда-сюда в полусонном состоянии.

Вы, наверное, уже поняли, что работа федерального детектива имеет свои недостатки. Тут надо сказать, жизнь у нашего брата вообще не сахар. Везет сыщикам разве что в книгах, где они всегда находят ключи да улики, которые только их и ждут, так что они всегда знают, кого надо задержать.

К тому же такого дела у меня еще не было. В нем все постоянно меняется, и только ты приходишь к какому-то выводу, как вдруг выясняется, что ты ошибся и надо начинать сначала.

Как говаривала Мамаша Коушен, самое ценное, что может быть у парня, – это терпение. Только вот как оставаться терпеливым, когда на тебя орет окружной прокурор, для которого главное – засадить кого-нибудь за решетку? Кого именно – ему наплевать, потому что у него на уме следующие выборы и он хочет, чтобы в новостях была тишь да гладь.

Я бы тоже не прочь защелкнуть на ком-то браслеты и даже выбрал бы для этого Беренис, да только есть сомнение, что, арестовав ее сейчас, я не узнаю, что же хотела рассказать директору Бюро Марелла, а это у меня на первом месте.

И еще одно. Вы, наверно, согласитесь со мной, что малышка Беренис подбросила несколько копченых селедок[6], чем только еще больше меня раззадорила. Если вы думаете так же, как и я, то ситуация выглядит так, будто дамочка изо всех сил пытается выставить себя виновной в убийстве Мареллы, да вот только я, зная, какая она ловкая и смышленая, на такие уловки не ведусь.

Это старый прием, когда преступник, совершив убийство, подкидывает уйму ложных улик, которые, вместе взятые, составляют дерьмовое обвинение, и адвокат в суде разносит его в пух и прах, тогда как реальные улики, на основании которых убийцу можно было бы посадить на электрический стул, остаются без внимания из-за спешки следствия представить обществу злодея.

Помню одного ловкого мерзавца, убившего старика-лесничего в Аризоне только ради того, чтобы украсть седло. Убил он его ударом молотка по затылку, а потом оставил в углу домика свою старую шляпу. Шериф, прибыв на место, увидел шляпу и решил, что нашел отличную улику.

Парня задержали, а под навесом у него обнаружили еще кое-что подозрительное – спрятанный под тряпьем молоток с прилипшими седыми волосками и пятнами крови. Не тратя время даром, дело отправили в суд, – мол, вот вам убийца.

На суде адвокат легко доказывает, что шляпу обвиняемый подарил старику за неделю до убийства, что волоски на молотке козьи и кровь тоже козья. И что?

Парня оправдали. А если бы тот шериф не торопился, а поискал потщательнее, то нашел бы настоящее орудие преступления, такой же молоток, только чистенький, спрятанный под полом и принадлежавший тому самому леснику. Этот второй молоток все же нашли полгода спустя, но поскольку парня уже судили один раз и оправдали, то повторного обвинения предъявить было уже нельзя.

Вот вам пример того, к чему ведет спешка правоохранителей. В том случае справедливость восстановил приятель старого лесничего, застреливший негодяя из ружья, но потративший на поиски убийцы две недели и три хороших патрона и проливший немало пота ради того, что должно было сделать государство.

Нелли – прелесть. Темнокожая, как коричневый бархат, и такая солидная, что даже на оксфордском стуле едва помещается. Улыбка у нее – как большой ломтик тыквы, а зубы блестят, словно устричные раковинки изнутри.

Я сижу напротив нее у небольшого камина со стаканом доброго контрабандного пойла и молю небеса, чтобы Нелли оправдала мои надежды.

Она уже рассказала мне про того полицейского, которого О’Халлоран послал к ней выяснить насчет записки, оставленной в кухне Мареллой. Да, записка – полная ерунда, говорит Нелли, потому что хозяйка уволила ее в то самое утро.

Марелла объяснила, что поскольку Торенсен переезжает в Лос-Анджелес, то и готовить придется разве что по выходным, да и то не каждый раз, а о себе она и сама позаботится, так что ей будет достаточно одной приходящей служанки, которую она намерена нанять.

– Я так понимаю, мистер и миссис Торенсен неплохо ладили? – спрашиваю я.

Она ухмыляется и прикладывается к стакану.

– Нет, сэр. Жили они как кошка с собакой, да. Постоянно цапались. Она тихая, голоса не повысит, но с ним так ругалась. Вы только поймите – это все из-за Элмара Торенсена. Да. Большой негодяй, а уж как обращался с бедняжкой Мареллой, то и словами не описать.

– Ты же не хочешь сказать, что он – плохой парень, а? Что он с ней делал? Бил ее?

– Нет, сэр. Никогда такого не видела, чтобы миста Торенсен руку на нее поднял. Но мужем он был никаким. На виллу приезжал только по выходным, а в остальное время даже не разговаривал с бедной миз Мареллой. Обращался с ней так, словно она кусок грязи. Обычно сидел в своей комнате, писал и работал, а если он ничего не делал, то все время пил как не в себя. Хотя пьяным я его не видела. Нет, сэр, пьяным не видела.

– Хорошо, Нелли, – говорю я. – А теперь скажи мне кое-что. Ты видела, как миссис Торенсен пишет письма? Она их часто писала? И где она это делала? Всегда в одном месте, например за письменным столом, или где попало?

– Не где попало, – отвечает Нелли. – Говорю вам, Марелла, бедняжка, была самой аккуратной девушкой, вы такой и не видывали. Если она и писала письма, то писала их за своим письменным столом и по утрам. Писала утром, потом запечатывала, наклеивала марку и сама относила на почту. Такая аккуратная девочка. Если что-то не на месте, тут же замечала – ты глазом моргнуть не успеешь.

Я ухмыляюсь:

– Так она все замечала, а? Наверно, и в списке покупок ничего не упускала?

Нелли улыбается мне в ответ:

– Уж да, миста Коушен. Сказать по правде, я как-то пыталась стащить пару мелочей для себя, но миз Марелла тут как тут, шустрая, как птичка. Нет, в этом доме безнаказанно ничего не стянешь. Вот нет карандаша на письменном столе, и она сразу – где карандаш? Тут же его искать и, пока не найдет, не угомонится, а если надо, то и весь дом перевернет.

– Хорошо, Нелли. Наверно, это здорово, когда в доме есть кому следить за порядком, а? Итак, она писала письма утром и сама же их отправляла. Но вот ты сказала, что она их запечатывала? Это ж как?

– У нее была печать, – говорит Нелли. – Такая штука – шлепаешь по конверту с задней стороны. Она обычно брала воск, нагревала его, а потом снимала печать и прижимала к воску. Печать была у нее на кольце, и на печати два скрещенных ключа. Вот ею она и запечатывала письма, пока печать не пропала.

– И когда это произошло?

– Месяца два назад. Бедняжка Марелла хранила ее в маленьком ящичке в правом верхнем углу стола. Я как-то убирала там и заметила, что печати нет. Сказала ей, а она говорит, что, наверно, потеряла, хотя раньше никогда ничего не теряла.

– Может, ее кто-то стащил?

– Вот и я так говорю. Надо быть осторожной. И миз Торенсен то же самое говорила. Будьте, говорю, осторожней. Здесь всякие разные ошиваются. Я их видела – такой народ, хватают все, что плохо лежит. Не оставляйте, говорю, двери открытыми, как обычно делаете, потому как чужих тут немало околачивается. Я их собственными глазами видела, да.

Я навостряю уши:

– Расскажи мне об этих людях. Ты их видела?

Она наклоняется ко мне со стаканом в руке:

– Я их много раз видела, сэр. Два или три раза. Она, миз