От красного галстука к чёрной "Волге" - Котов

Особое внимание Петя уделял таинственной двери в стене - чулану. Взрослые редко туда заглядывали, а для мальчика это было место силы. Здесь хранились старые чемоданы, праздничные сервизы и коробка с елочными игрушками. Петя обожал забираться туда с фонариком, представляя себя исследователем древних сокровищ.

Каждый уголок квартиры хранил свои секреты - скрипящая половица в коридоре, потайная ниша за радиолой, странный узор на обоях, который вечером превращался в страшного дракона. Для маленького Пети это был целый мир, который он методично исследовал день за днем, открывая для себя все новые чудеса в привычном пространстве родного дома.

Лето 1980 года запомнилось Пете Дубову как время, когда весь город вдруг стал другим – ярким, праздничным, пахнущим чем-то новым и незнакомым. Ему было шесть с половиной, Ане – чуть больше года, но даже она, кажется, чувствовала, что происходит что-то необычное.

В их квартиру на Ленинском проспекте олимпиада ворвалась еще весной, когда по телевизору начали показывать заставки с медвежонком Мишей, а во дворе рабочие принялись красить заборы в свежий зеленый цвет. Петя тогда не понимал, что такое Олимпиада, но радовался вместе со всеми – потому что взрослые вдруг стали улыбаться чаще, а на улицах появилось что-то новое, невиданное.

Отец, обычно погруженный в свои расчеты и лекции, однажды принес домой олимпийский значок и приколол его на Петину куртку.

– Теперь ты официальный участник, – сказал он серьезно.

– Какой участник? – нахмурился Петя.

– Ну как же! Ты же будешь помогать нашей стране побеждать.

Петя кивнул, не понимая, но чувствуя важность момента.

9 мая 1980.

Утро началось с того, что Петя проснулся раньше обычного – ещё до того, как в кухне зазвенела бабушкина посуда. Солнечный свет пробивался сквозь занавески, а за окном уже слышались чьи-то шаги и приглушённые голоса. Он лежал, прислушиваясь к звукам квартиры: мать торопливо гладила что-то утюгом, отец чистил ботинки в прихожей, а из комнаты Ани доносилось недовольное кряхтение – её будят раньше обычного.

Петя вскочил с кровати и тут же наткнулся на аккуратно сложенную на стуле одежду – белую рубашку, тёмные брюки и пионерский галстук. Его впервые надели в прошлом году, и с тех пор 9 мая он носил его с особой гордостью.

– Петька, ты встал? – донёсся из кухни голос бабушки. – Иди умываться, скоро едем к деду.

Он натянул рубашку и выбежал в коридор, где уже суетилась вся семья. Мать завязывала пеленовала Аню. Отец, в парадном костюме и с уже приколотым орденом «Красной Звезды» (дедовским, который тот отдал ему на хранение), поправлял галстук перед зеркалом.

– Пап, а мы точно успеем на парад? – спросил Петя, пробираясь в ванную.

– Успеем, – отец улыбнулся. – Но сначала – к деду. Без этого никак.

Бабушка Аня, как всегда в этот день, была серьёзнее обычного. Она молча разливала чай, изредка поглядывая на портрет деда Фёдора в военной форме, который висел на стене. Петя знал: сегодня она будет говорить ещё меньше, чем обычно.

Аня, наконец освободившись от материных рук, заползла к брату и потянула его за штанину.

– Ты тоже поедешь к деду, – сообщил он ей важно. – Только веди себя хорошо.

Через полчаса, когда все были готовы, они вышли из квартиры – отец нёс Аню на руках, мать держала корзину с едой (дед всегда ждал их с пирогами), а Петя шагал рядом, стараясь не выпачкать белую рубашку. На улице уже было полно людей – многие, как и они, шли к родственникам, другие направлялись к центру, на парад. Воздух пахнул весной, тёплым асфальтом и чем-то праздничным – может, гвоздиками, которые продавали на каждом углу.

Квартира деда Фёдора находилась в старом доме неподалёку, в том самом, куда он переехал после госпиталя в 45-м. Маленькая, но уютная, она казалась Петю каким-то особенным местом – здесь пахло нафталином, лавровым листом и ещё чем-то, что он не мог определить, но что навсегда ассоциировалось у него с дедом.

В прихожей висела шинель – та самая, в которой дед дошёл до Берлина. На стене – фотографии: молодой Фёдор в пилотке под Берлином, а вот уже он сам, седой, но всё такой же прямой, с Аней на руках (Петя тогда ревновал).

Сам дед сидел в кресле у окна, уже одетый в парадный китель с орденами. Увидев их, он улыбнулся – широко, по-молодому, и Петя на секунду представил, что перед ним не старый человек с тростью, а тот самый лейтенант с фотографий.

– Ну вот, – сказал дед, когда все расселись за столом. – Опять собрались. Как всегда.

И в этих словах не было грусти – только твёрдая, спокойная уверенность: они будут приходить сюда 9 мая всегда. Даже когда его не станет.

Петя, жуя пирог с капустой, смотрел на деда и думал, что когда-нибудь он обязательно расспросит его о войне. Но не сегодня. Сегодня – просто быть рядом.

После завтрака семья направилась на парад.

После завтрака у деда они вышли на улицу, и Петя сразу почувствовал, что город сегодня живет иначе. По тротуарам текли реки людей — ветераны в орденах, женщины с букетами гвоздик, дети в белых рубашках, как у него. Даже воздух казался гуще, насыщенным запахом весенней листвы, духов и чего-то неуловимого — может, того самого «праздника со слезами на глазах», о котором позже споет Высоцкий.

Дед Федор шел неспешно, опираясь на трость, но держался прямо — будто снова был тем самым лейтенантом, который вел солдат вперед. Петя, сжимая его руку, краем глаза замечал, как прохожие оглядывались на дедов китель с наградами, некоторые даже кивали с уважением. Один старый мужчина в похожем кителе вдруг остановился перед ними, молча протянул руку — дед так же молча пожал ее. Ни слова не было сказано, но Петя почувствовал, что между ними прошло что-то важное.

Они заняли место недалеко от трибуны — дед не любил толкучку, да и Аня на руках у матери могла испугаться шума. Петя встал на бордюр, чтобы лучше видеть. Вдоль улицы выстроились люди, в окнах домов виднелись лица, а из репродукторов лилась торжественная музыка.

И вот он начался — парад. Сначала прошли солдаты, чеканя шаг, их сапоги гулко