Ночные бегуны из Бенгалии - Джон Мастерс

потребовать решительно положить конец склоке — ссоры, подобные этой, в последнее время участились. Еще надо будет выяснить, на что намекал метельщик и постараться его защитить. Все произошло случайно, но метельщика ждет немыслимое наказание за осквернение сипая, если того не удастся убедить сделать вид, что ничего вообще не было. Кто это был? Рамлалл Панди — из касты брахманов, служит восьмой год, плохой стрелок, живет в деревне неподалеку от Канпура. Должно быть, он по ошибке попробовал говядину или коровий жир, а метельщик каким-то образом про это узнал. Родни понимал, что действовать придется очень осторожно; если поднять шум, может начаться скандал, которого все любой ценой хотели бы избежать и тогда могут стрястись крупные неприятности. Поведение метельщика не поддавалось объяснению — так же, как и ночного гонца. Метельщик был низшим из низших, человеком без касты, неприкасаемым, обреченным с самого рождения убирать людские нечистоты. Сипай был дважды рожденным брахманом, высшим из высших. Невозможно было даже помыслить, что метельщик осмелится хотя бы повысить голос на брахмана.

Родни нетерпеливо дернул поводья. Он не собирался покушаться на основы общества, но был намерен сделать все, что в его силах, чтобы помочь метельщику. Благодаря доброй воле и здравому смыслу всех, кто служил в ней, Бенгальская армия была боеспособной — но кастовая система была тут ни при чем. Он много раз видел, как туземные офицеры и унтер-офицеры из низших каст пресмыкались перед сипаями-брахманами; брахманов никогда не отправляли в наряд, разве только вмешивался и настаивал на своем английский офицер — и при этом все испытывали неловкость. Сипаи до сих пор не могли примириться с тем, что брахманов судили на общих основаниях, как обычных уголовных преступников и даже могли повесить за убийство. А старый Мехнат Рам, отставной субадар-майор, который выбежал, чтобы отвесить поклон младшим по званию — это было ранним утром первого января, а сегодня наступило третье марта.

Что, во имя Господа, могли означать чапатти и почему их надо было разломить на пять и десять кусков? Он миновал золотой мохур на подъездной аллее, увидал свое бунгало и выбросил эти тревоги из головы.

Он проспал весь день. Только один раз его разбудили голоса дам, приехавших к Джоанне на утренний кофе. Потом он принял ванну, поел, поиграл с Робином, потрепал Джуэла и Арлекина, проинспектировал конюшни, поговорил с дворецким, и не смог найти никакого другого предлога отложить разговор с Джоанной. Ему так и не удалось, хотя он и пытался, придумать причину, по которой от нее следовало бы скрыть предложение Рани. Приняв его, он резко изменил бы и свою жизнь, и жизнь своей жены, так что выхода не было — он должен был ей сказать.

В холле на полу снова лежали бухарские циновки его отца. В гостиной камин был закрыт вышитым экраном, а двойные двери в восточной стене распахнуты на темную веранду. Над ухом звенел москит. Жаркий сезон начался. Ему было неловко, он чувствовал себя виноватым и не знал, как начать, поэтому налил себе бренди. Джоанна сидела напротив и вязала; поджатые губы свидетельствовали, что она заметила, как много налито в стакан.

Внезапно он выпалил:

— Джоанна, Рани предложила мне стать командующим ее армией с жалованьем четыре тысячи рупий в месяц — и в звании генерал-майора. Я отказался.

Звякнули спицы. Она медленно опустила вязание на колени.

— Ты отказался? Выбросил на ветер четыре тысячи рупий в месяц и звание генерал-майора? Родни, ты шутишь.

— Я серьезно. Невыгоды этого предложения не сразу бросаются в глаза, но стоит только немного подумать…

Она, не сводя с него глаз, подняла шерсть с колен и сжала в руке.

— Мы могли бы купить еще одну коляску, и новые платья — мне же буквально нечего надеть, и приглашать комиссара, когда вздумается и подавать самое лучшее шампанское. Робин мог бы учиться в Итоне.[50] Я бы всюду была первой дамой.

— Обойдется Чартерхаузом. И я не вполне понимаю, где бы ты была первой. В Кишанпуре англичан нет, а придворные там гораздо богаче, чем мы когда-либо можем стать.

Это было не совсем верно. Он помнил, какое фантастическое богатство предлагала ему Рани: стоило ему передумать, и он стал бы самым богатым человеком в княжестве.

Джоанна слезливо проговорила:

— Родни, конечно же, она даст тебе возможность передумать? У нее же нет на примете никого другого. И она ведь не пригласила Джеффри, так? Это было бы слишком — у них и так все есть. Или майора де Форреста? Я знаю, о чем ты думаешь — что там Робину будет плохо, что ему не с кем будет играть. Но мы с ним можем остаться в Бховани, а ты будешь часто нас навещать. Вряд ли у тебя будет много дел — она просто хочет иметь возможность приказывать белому; и если бы я поехала с тобой, мне пришлось бы унижаться перед ней, а мне это не по вкусу. Но если я останусь здесь, все будет в порядке. Родни, ты обязан сказать ей, что принимаешь предложение.

Он почувствовал, что его загнали в угол и, чтобы скрыть причину, делавшую его отказ окончательным, накинулся на нее. Он резко бросил:

— Ну да — я обязан его принять, чтобы ты могла с апреля по сентябрь жить в Симле,[51] а с сентября по апрель — здесь, греясь в лучах славы твоего драгоценного труса Делламэна. Может, ты мне все-таки объяснишь — ты живешь со мной в одном доме потому, что ты этого хочешь, или просто чтобы не было сплетен? Ты не подпускала меня к себе четыре месяца до моего отъезда, даже в последнюю ночь. Ты что, хочешь уйти? Если так, скажи прямо.

— Родни, тише! Не говори гадостей. Я — я боюсь, что снова будет ребенок. Ты же знаешь, как Робин меня изорвал.

Она разрыдалась, но теперь, в отличие от первых дней их брака, это уже не могло его остановить.

— Рожал не я, поэтому не знаю. Но знаю, что доктор сказал, что это было неопасно. И знаю, что с тех пор, как родился Робин, ты говорила, что хочешь еще детей. О Господи, какая разница! Прошу прощения. Почему, черт возьми, мы вообще завели об этом разговор? Я отказался, и не собираюсь менять свое мнение.

Он вообразил обвивающие его шею руки Шумитры, тепло ее тела и ее сияющее счастьем лицо, и посмотрел на жену с недобрым блеском в глазах. Конечно, нельзя сказать, что он всем