Сельский стражник - Роман Феликсович Путилов

не стал выяснять, куда деваются перехваченные грузы, сделав вид, что поверил в высшую справедливость действий Максима и сотоварищи, тем более, что восстанавливать справедливость я люблю, у меня как раз на примете есть несколько вопиющих несправедливостей.

— Ну что делать будем? — закончив рекламировать свою деятельность, Максим зябко поежился: — Когда поедем?

— Поедем мы между восемью и девятью часами вечера, когда у гаишников пересменка будет, дневная смена уже домой собралась, а ночная еще не вышла. А пока будем улики прятать. — я ткнул в спину прислушивающегося к нашему разговору Абукира: — Подвинь жопу, мне лопату достать надо…

— Зачем тебе лопата? –удивился Максим.

— Вот этого доходягу закопаем, нам он живой все равно не нужен. Из-под земли он про нас не расскажет. — я засунул руку в корпус коляски и нашарил за сиденьем короткую штыковую лопату.

Абукир взвыл и задергался, а Максим закрутил у виска указательный палец.

— Что ты мне пальцем крутишь? — вызверился я: — Ты сам сказал, что у него еще полно дури где-то спрятано? Значит он тварь конченная, когда сдохнет, то на Земле чуточку чище только станет. Вот объясни мне, есть хоть один довод, что если его живым оставить, то от него хоть на мизинчик какой пользы будет?

— Давай я с ним поговорю, а ты спешить не будешь? — Максим, как репку, выдернул из люльки тело Абукира и тот даже заплакал, когда смог разогнуться…

Березовая роща в окрестностях Города.

Часом спустя, я сидел у небольшого костерка и пытался пожарить над язычками дымного пламени несколько грибов, напоминающих сыроежки. Максим сидел на пеньке поодаль, а напротив его, на коленях, стоял связанный Абукир, и они о чем-то тихо шептались, время от времени непроизвольно поглядывая на лопату, воткнутую в мягкий лесной дерн рядом со мной. Наконец Максим успокаивающе похлопал Абукира по плечу и направился ко мне.

— Слушай, я с ним вопрос порешал. Он рассказал, где остальная партия наркотиков и согласился со мной сотрудничать…

— Отлично. –я, без малейшего сожаления, выбросил недожаренные грибы, так как получилась какая-то гадость, и поднялся: — Поехали. Где он дурь спрятал?

— Да я потом разберусь с наркотой, поехали по домам, сил уже нет.

— Хрен вам, дорогой товарищ. Поедем сейчас и сегодня вопрос закроем. Или один из присутствующих здесь останется, навсегда.

Мы оба с посмотрели на бледного Абукира, по лицу которого обильно выступил пот, несмотря на осеннюю погоду.

— Да что на тебя нашло? — поразился Максим: — Ты его прям здесь, лично, готов пристрелить?

— Готов. Он, если ты не забыл, меня с дружками сегодня зарезать хотел, а от его дури в Городе тысяча человек умрет, так этот пожалеет лишь о том, что клиентов меньше стало, и новую тысячу на наркотики посадит…

— Да он сам никого не садит, он простой курьер…- всплеснул руками Максим, и я понял, что у Абукира осталось много, очень много дури, и мой приятель уже мысленно наложил руку на нее.

— Без разницы, он звено цепочки. — я снова сунул руку в люльку и, достав буксировочный трос, принялся ладить на нем петлю. Сломались присутствующие, когда я подогнал мотоцикл к березе с мощным суком и встав на сидение железного коня, перебросил через сук конец троса.

— Брат, я сделал все что мог. — пожал плечами Максим: — Ты сам решай…

— Хорошо, хорошо… — зачастил Абукир: — Наркотики у моего брата… на как брата, родственника. Он в поселке Цыпленкино живет, на улице Русско-африканского поэта, я дом не помню, но покажу, он его с прошлого года снимает. Только у него собака здоровая и ружье дома, и он чужим двери не открывает.

— Разберемся. — я схватил Абукира за шиворот, помогая подняться и потащил к мотоциклу.

Поселок Цыпленкино.

Мотоцикл я оставил в трехстах метрах от нужного нам дома, под горящим, чуть ли не единственным, горящим фонарем, дабы узнаваемый звук мотора милицейского транспорта не перепугал клиента.

Оставив Максима стоять у забора, караулить окна, я ухватил Абукира за плечо и поволок к калитке в глухом, двухметровом заборе.

— По-русски говори, понял? — я для убедительности ткнул своего пленника в поясницу стволом пистолета, и нажал на кнопку электрического звонка, прикрученного к забору, а, разглядев в калитке дверной глазок, присел, прячась за спиной Абукира.

За забором послышались торопливые шаги, потом на пару секунд наступила тишина, после которой кто-то что-то сказал и завозился с задвижкой, а когда калитка, заскрипев, распахнулась, я разогнулся, разглядев перед собой дядьку лет сорока, жилистого и крепкого, хотя и ниже меня на голову, узкие глаза которого, от изумления, стали круглыми.

Я вежливо поздоровался и представился «Здрасьте, милиция» и навалился на Абукира, вдавливая обоих родственников во двор, чтобы мужик не успел захлопнуть калитку перед нашим носом.

Хозяин от неожиданности отступил на пару шагов, но потом опомнился и крича, что-то типа «Тозак, мент акелди!», навалился на бедного, зажатого между нами Абукира, так, что у того кости затрещали, попытался вытолкнуть нас со двора.

Я понял, что приземистый хозяин, на проверку, оказался крепче, чем с виду, а подошвы моих щегольских хромовых сапог бестолково скользят по мокрому песку, и заорал:

— Максим, бегом! Сюда!

Хозяин взвыл, выхватил откуда-то с поленницы, выложенной под навесом у забора здоровенный «свинокол» и, без колебаний, два раза ткнул им своего родственника.

Я отпрянул назад и пару секунд мы с хозяином ошеломленно глядели на, дергающееся на песке двора, тело Абукира. Потом хозяин шагнул вперед, выставив нож перед собой, а я выстрелил, одновременно крича «Брось, брось говорю!». Огромный пес, что-то среднее между кавказской и среднеазиатской овчаркой бесновался на цепи толщиной с моё запястье, и я счел ее неопасной, поэтому, просто, перешагнув через тело хозяина, обошел стороной, но вот про ружье в доме я не забыл, поэтому, держа перед собой пистолет, двинулся в дом.

Кирпичное жилище было жарко натоплено и обставлено в стиле «роскошь девяностых» — цветные обои, позолоченные фигурки, чешское стекло в застекленном шкафу. Посреди комнаты стоял котел с жарко пылающим пламенем в топке, а из комнаты выскочила полная, черноволосая женщина в теплом халате, прижимающая к груди несколько плотных пакетов, перемотанных коричневым скотчем.

До газового котла с распахнутой заслонкой женщина не добежала всего пару шагов. Я дернул ее за длинные волосы и она, с криком, опрокинулась навзничь, одновременно пытаясь