Письмо из прошлого - Алексей Викторович Селютин

— А если не покажу? То что?

— То то, — говорил он неопределённо и весьма лаконично. Но смысл его слов был очевиден.

Сдаваться просто так я не хотел. Мы играли в гляделки несколько секунд. Ни он взгляда не отвёл, ни я. А в мужском мире открытый взгляд в глаза считается проявлением агрессии. И если затянуть, скорее рано, чем поздно, визави задаст тебе вполне резонный вопрос: «Ты чё? Попутал?».

— Да и ладно, — пожал я плечами, признавая поражение в состязании по гляделкам. — Смотри. Нет там ничего вашего.

Захар Котт дёрнул на себя мой рюкзак и принялся довольно-таки тщательно исследовать. Внутри порылся, в кармашки заглянул, аптечку открыл. Что он хотел обнаружить, я не совсем понимал. Но всё же отдавал себе должное за предусмотрительность; если бы он обнаружил то, что я сейчас скрывал в носке и во внутреннем кармане ветровки, друзьями расстаться нам бы вряд ли удалось.

Не найдя ничего интересного, он протянул мне рюкзак. Осмотрел, поморщившись, и задал вопрос:

— А на себе ничего не носишь?

— Ношу, — я ответил очень быстро. — Всё, что на мне, ношу я.

— Надо бы убедиться, — развёл руками он.

— Ну так попробуй. Подойди и попробуй обыскать.

Играл я весьма рискованно. Ведь он вполне мог решиться попробовать. Габариты позволяли.

Но и я отступать уже не планировал. Сама по себе просьба позволить обшманать рюкзак тянула на жёлтую карточку. А позволить облапать самого себя — это однозначная красная карточка. Такого я не позволю никому. Пусть даже кто-то посчитает, что он на это способен. Мне по силам, по способностям доказать каждому, насколько они ошибаются.

Наши взгляды опять столкнулись. И в этот раз молчаливое противостояние длилось намного дольше, чем приемлемо. После такого обмена взглядами обычно начинается обмен ударами.

Но, наверное, Захар помнил слова, которыми мы обменялись в начале нашего знакомства. Тогда он выяснил, что я служил. И даже уточнил где. И понял, что эту стену нахрапом не взять.

— Свободен, — он кивнул в сторону решётчатого забора, так и не сделав попытку пройтись по моей фигуре. — Завтра утром я за тобой заеду.

Я повёл себя благоразумно и не стал оставлять за собой последнее колкое слово. Я поднял с бетонной плиты рюкзак, закинул на плечо и, не отводя взгляда от этого ненормального ублюдка, зашагал в сторону выхода. Шестое чувство подсказывало мне, что это далеко не последняя наша встреча. Что нам ещё предстоит узнать друг друга получше.

* * *

Вернувшись домой на такси, я делал несколько дел одновременно: разграблял холодильник, разбирал рюкзак и совершил несколько звонков. Девчонки мои немного переживали, ведь несколько дней не могли дозвониться, и сообщили, что следующая группа туристов готова к вылету в Брянск. Ждёт подтверждения заказа.

Я устал, как собака, но давать слабину не имел права. Сезон же. Потому всё подтвердил, напустил в ванну горячей воды и, разомлевший, едва не уснул. Соответственно, едва не утонул. Выбрался из ванны и рухнул на широкую кровать в чём мать родила.

Звонок в дверь грубо вырвал меня из сна. Я долго не мог врубиться, звонят в дверь во сне или наяву, ведь мне казалось, что глаза я закрыл секунду назад.

Звонок продолжал трезвонить. Я выкарабкался из кровати, только сейчас натянул труселя и, зевая, открыл дверь.

Мой «добрый» знакомый Захар Котт смотрел на меня как рыбак на наживку.

— Уже ноль-девять ноль-ноль, как ты любишь говорить, — сказал он. — Дрых всё ещё что ли?

— Утомили вы меня за неделю. Потерял и в весе, и в количестве нервных клеток. В чём дело?

— Мария Александровна тебя ждёт.

— С утра на ногах?

— С утра на кровати. Вытяжку не поставили, сказали и так заживёт. Но закатали в гипс и прописали постельный режим.

— Есть время принять душ и выпить кофе? — опять зевнул я.

— Не думаю, — усмехнулся Захар. — Если ты ещё не разобрался, такое качество, как терпение, ей несвойственно.

Захар никогда не отличался красноречием, но в этот раз всё объяснил доходчиво. Поэтому я успел лишь зубы почистить, перед рукомойником размышляя, как стоит себя вести. И решил, что буду играть от обороны. Не пойду сразу в атаку, размахивая жетоном погибшего солдата. А попробую наладить с Кругловой контакт, попрошу поделиться информацией. Если у нас получится откровенный, доверительный диалог, я пойду навстречу. А если она продолжит играть роль Снежной Королевы, боюсь, общего языка нам не найти.

Захар вёл себя более дружелюбно, чем вчера. И на машине (или арендованной, или собственной) доставил меня в больницу.

Я надел бахилы, поднялся на второй этаж и зашёл в отдельную палату, которую в брянской больнице выделили для платёжеспособного клиента.

Вениамин Артамонов скромно сидел на стульчике в углу, а Мария Круглова лежала на просторной кровати и торопливо листала на экране смартфона.

— День добрый, — поздоровался я. — Как самочувствие?

Артамонов поднялся, бросил на меня недовольный взгляд и просто вышел из палаты.

— Эй, ау! Элементарной вежливости не обучены? — я реально удивился.

— Прикрой дверь, Алексей, — попросила Круглова.

— А что с ним? — я закрыл дверь.

— Ничего. Он всегда такой… Да Бог с ним, — отмахнулась она. — Вернёмся к нашим баранам. Значит так, Алексей Петрович Каледин. Контракт, заключённый обеими сторонами, считаю выполненным. Ты отработал оговоренную ранее сумму, — она постучала пальцами по экрану смартфона. — Так же, как я обещала, тебе положен бонус. Ты всё выполнил, как я и просила. Без самодеятельности. Так же?

— Естественно, — я и глазом не моргнул.

— Отлично. Думаю, двадцати тысяч бонусом за причинённые неудобства будет предостаточно. Сумму я прямо сейчас отправляю на банковский счёт твоей туристической фирмы. Проверяй.

Мой рабочий телефон запикал. Я вынул его из кармана, провёл нехитрые действия и убедился, что деньги на месте. Все, что она обещала.

— На месте, — подтвердил я.

— А теперь самое главное, — лёгкая симпатия из тона исчезла, лицо стало более суровым. Истинно «кругловским». — В твоих услугах больше нет нужды. Твоя память должна исключить события, происходившие в течение предыдущих семи дней. А пункт о неразглашении надёжно свяжет твой рот. Ни с кем. Ни о ком. Никогда. Понятно?

— Хм, — мне удалось лишь хмыкнуть, прежде чем она продолжила.

— Ты должен стать похож на ту самую обезьянку, которая ничего не видела, ничего не слышала и никому ничего не скажет.

Теперь её тон мне не нравился совершенно. Но ещё больше не нравились слова, которые она произносила. Я ведь всё же не мальчик. И совсем не обезьянка.

— А не совершаете ли вы