Задохнись моим прахом - Анна Александровна Летняя

– У вас теплые… руки.

Каждое слово давалось ей с большим трудом. Я не понимала, что она хочет сказать. Осознает ли, что это ее последние слова?

– Прямо как у Лав… моей подруги.

Мои губы начали дрожать. А слезы покатились ливнем. Не знаю даже, откуда во мне было столько воды.

Она помнила обо мне. Также как и я о ней. Возможно думала, что еще успеет увидеть. Или считала, что я успела спастись и уже где-то далеко. Также как и я когда-то считала.

Сзади подошел доктор Ривер. Он указал своим пальцем на часы, давая мне понять, что времени у меня осталось еще меньше, чем он предполагал. А прошло всего пару минут.

Я не стала ей ничего говорить. Не стала развеивать надежды, что я могу быть где-то далеко. Что спасена и моя жизнь не кончена.

Что моя жизнь не разрушена, как ее. Что у меня еще есть шанс.

Я хотела, чтобы Мелоди была уверена в этом всем перед смертью. Пусть это была и неправда. Это было не важно. Ведь в конце концов, когда наступил мое время уйти с этого света, мы все равно с ней встретимся. В том месте, куда уходят все души перед смертью. О котором мне рассказывала мама в детстве. Куда ушла тогда наша бабушка. Она говорила, что та будет ждать меня там после смерти.

Как теперь и будет ждать меня Мелоди.

Мы еще долго держались за руки. Столько, сколько ей потребовалось, чтобы уйти из этого мира. Я чувствовала, как силы потихоньку покидают ее и когда она перестала держать руку на весу, я поняла, что это конец.

Умирая, ей не было так больно, как в начале нашей встречи. Доктор Ривер и девчонки сделали все, чтобы она и другая девочка ушли спокойно, без адовой боли внутри. Я была безмерно рада, что последнее, что она почувствовала, была моя теплота. Ведь перед тем, как опустить свою руку и издать последний вздох, она улыбнулась.

Возможно, она на секунду решила, что это все-таки я держала ее за руку. А возможно просто вспомнила наши гулянки по центру Милвена, ночевки и планы на будущее.

И это вызвало у нее улыбку. Искаженную, еле заметную из-за перекошенного лица, но все-таки улыбку. Такую же искреннюю, как когда-то была сама Мелоди.

Самой лучшей подругой, которая у меня когда-либо была.

Когда уже Роуз заметила, что все кончилось, то решила позвать Ривера. Все то время, что я прощалась с Мелоди, она не отходила от меня далеко. Сидела рядом, но за спиной. Не позволяла себе напомнить о своем присутствии, но и не давала мне остаться одной. Это была такая тонкая грань: я чувствовала, что мы с Мелоди были только вдвоем, но при этом ощущала какую-то поддержку за спиной.

Когда я начала заваливаться назад от бессилия, Роуз поймала меня. Не дала упасть на спину. И тогда я впервые поняла истинное значение фразы «Вонзить нож в спину». Ведь тогда, несмотря на огромное количество этих ножей, Роуз бережно схватила меня за плечи, не давая напороться на них.

Не дав сделать себе еще больно. И не делая мои раны шире.

Усадив меня на пол рядом с кушеткой, она вновь позвала Ривера. Тот все еще возился с телом второй девочки. И вот наконец-то позволил ее закопать, предварительно закрыв глаза.

Роуз спросила может ли оставить меня на время, пойти помочь им с девочкой. Я сказала да. И когда они покинули комнату, я медленно встала с пола и вновь подошла к Мелоди. Ее кожа уже начала бледнеть, а губы серьезно сохнуть. Нельзя было ее, в таком положении, класть в могилу. Пусть и временную.

Да, я надеялась тогда, что когда выберусь из Подесты, заберу с собой ее тело. И закопаю по нормальному, на нашей родине. Ведь на ее могилу захотят приходить родители. Которые еще ничего не знают… черт, они же ничего не знают.

Очередной приступ слез я решила купировать подготовкой Мелоди к захоронению. Взяла уголь с кровати Пруденс. И расческу с кровати какой-то девушки. Которая как раз не спешила расставаться со своими волосами. А волосы у Мелоди, как я уже говорила, были шикарные.

И я хотела, чтобы в последнем своем пути до могилы, она блистала.

Сняла с нее окровавленную футболку, в которой она приехала. Сразу же выбросила – не хотела больше видеть. Надела какую-то безрукавку, которую ранее нашла и думала, что надену. Она была ей великовата по размеру. Но больше ничего красивого не нашлось. Остальное оставила на ней, только предварительно почистила.

И зачем? Ведь, по-хорошему, все это не имело значения.

Для других да. Но для меня… я просто хотела проводить ее по-человечески. Как бы хотела этого сама Мелоди.

Ведь будь она на моем месте, сделала бы тоже самое. Я в этом уверена.

– Красивые волосы, – сказал Ривер, наконец-то вернувшись с улицы, – ставлю свою банку с тушенкой, что вы пользовались одним шампунем.

Он попытался выдавить из меня улыбку. И какая-то ее грустная доля все-таки появилась на моем лице.

Но ненадолго.

– Ты не хочешь их отрезать?

– Нет, – ответила я, – она заслужила быть упокоенной настолько цельной, насколько может быть. В отличии от нас всех, у нее еще есть шанс.

– Как знаешь. Решение за тобой. Но я скажу тебе, что будет дальше.

Он взял стоявший стул и присел на него рядом со мной. Несколько раз провел рукой по ее волосам, приговаривая.

– Завтра какая-нибудь мамаша, у которой давно кончилось грудное молоко и любые другие смеси, пойдет и выкопает, пока ты будешь спать, ее труп. И не побреет ее, как я предлагаю, а выдерет скальп. Да, прямо с кожей. Полностью. А потом оставит лежать так на земле, пока ее не съедят крысы или волки. Потому что ей будет плевать, как какая-то девочка будет похоронена. Ведь это не ее ребенок. И не ее родной человек. Ей не важно насколько она цельная и кем являлась. Ведь в данный момент, в данную секунду, единственную ценность, которую она представляет, это ее волосы.

Он смотрел на меня, не отрывая взгляда. Даже не моргнув. Потом встал со стула и снова положил руку на плечи. Готовясь к тому, что я снова, в порыве эмоций, убегу в лес, прячась от неизбежного.

– У нее нет больше возможности жить. А у тебя есть. Используй ее. Этого бы точно хотела Мелоди. Я